Эрлих еще раз оглядел здание и пробормотал: «Теперь можно не тесниться, всем места хватит. До праздников эту стену снесут, а на Суккот мы здесь на двести человек шалаш поставим».
Он еще покурил, наслаждаясь жарким солнцем, слушая размеренный гул детских голосов, что доносился из открытых окон ешивы. Потом, выбив трубку, улыбаясь, рав Эрлих пошел заниматься дальше.
Аарон посмотрел на чистый, белый, с чуть заметной желтизной лист пергамента, что лежал перед ним. На его рабочем столе все было так, как будто и не прошло шести лет - самодельные чернила в оловянных пузырьках, остро заточенные перья. Наверху, на полках, стояли старые, потрепанные книги.
Он вспомнил свой ласковый голос: «Хорошо, Шломо. Видишь, сюда мы будем наматывать свиток Торы. У тебя отлично получается».
Бергер вдохнул запах свежего дерева, и полюбовался свой работой: «Рав Горовиц, а вы будете меня учить? Не сейчас, - юноша покраснел, - мне восемнадцать всего, я хочу сначала на ноги встать, ремеслом заняться…, Потом, попозже».
Аарон сдул древесную стружку с верстака и взял метлу: «Отчего бы и нет? Ты ходи в ешиву, ходи. С Моше в паре занимайтесь, вечером, раз вы оба рабочие люди. А писцом, - Аарон отчего-то улыбнулся, - ты еще станешь, время есть. Моше тоже - не только строитель, но и резник».
-Дедушка, господин Бергер, - раздался с порога звонкий голос старшей внучки, - мы на стол накрыли!
-Раз накрыли, - Аарон подмигнул юноше, - пойдем руки мыть.
Аарон повертел в руках перо. Внучки сначала были тихие, но, осмелев, наполнили дом щебетом и улыбками. Батшева учила их шить, готовить, молилась с ними: «За три года я к вам так привыкну, милые мои, что и уезжать не захочется». Пришел их дядя - с рынка, за ним тянулась цепочка нагруженных мулов. Теперь у девчонок были новые платья - светлые, голубые, и зеленые. Они напоминали Аарону тех ярких птичек, что когда-то он видел в джунглях.
Малка отдыхала. Она, сначала хотела встать, помочь по дому, но Аарон твердо сказал: «Сами разберемся». Дочь лежала с двойняшками, кормя их, обнимая. Отец, принося ей на подносе еду, видел, как возвращается румянец на ее лицо, как ее темные, испуганные глаза становятся спокойными, ласковыми.
А потом она спустилась в сад. Поставив рядом корзинку с двойняшками, глядя на гранатовое дерево, Малка тихо сказала: «Спасибо тебе, папа. Я оправлюсь, обязательно. Ты прости, что так…- дочь замялась. Аарон, обняв ее, шепнул: «Маленькие к следующей весне пойдут, и тогда тебе легче будет, милая. И не надо извиняться, - мы же твоя семья». Девочки устроились вокруг матери. Аарон, вернувшись в мастерскую, слушая ее мягкий голос, - она рассказывала дочкам что-то из Торы, понял: «Они об отце и не вспоминают. Может, и хорошо, что так. Да и вообще - нельзя с разведенной женой видеться».
Элишева, когда осматривала девочек, сказала, что свекор ее пока снял комнату, где-то в подвале, и каждый день приходит к ним - посидеть с женой, поиграть с внуками.
-У госпожи Судаковой щиколотка сломана, - Элишева вздохнула, - однако мой наставник, врач местный, говорит, что перелом несложный, скоро срастется». Она погладила по голове маленькую Динале, и ловко ее одела: «Все у тебя хорошо, милая».
Когда девочки убежали, женщина села за чай с Аароном и Батшевой: «Они у вас здоровенькие, дядя Аарон. Просто подкормить их надо, вот и все».
Батшева помешала сахар в стакане и робко спросила: «А Малка? Она спит все время…»
-Пусть спит, - светло-голубые глаза Элишевы погрустнели. «Не надо ее сейчас тревожить». Потом Элишева поднялась в комнату к Малке. Присев на кровать, она ласково покачала колыбель с двойняшками: «Пожалуйста, только не вздумай вставать. Ни сейчас, ни на праздники. Тебе надо отдохнуть».
Малка испуганно ответила: «Но как же, госпожа Судакова…, Ведь надо готовить…»
-Госпожа Судакова, - усмехнулась Элишева, - это свекровь моя, а я еще не доросла. Да и ровесницы мы с тобой. Все равно, Новый Год мы вместе справлять будем. Нас трое, женщин, приготовим, все что надо». Она задумалась: «Тебе я на Хануку разрешу к очагу подойти, и не раньше, - Элишева погрозила ей тонким, белым пальцем и Малка робко улыбнулась.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Двойняшки заплакали. Элишева, подала их матери: «Вы у нас покрепче стали. Разные они у тебя». «Двора темненькая, - ласково ответила Малка, - а Нехама рыжая». Она стала кормить, а Элишева незаметно вздохнула, глядя на худые плечи девушки: «Совсем замученная. Разве так можно - каждый год по ребенку? Хотя, конечно, он тогда не в себе был, какой с него спрос?»
Элишева забрала заснувших девочек: «А потом ты у нас расцветешь, и замуж выйдешь! Тебе же двадцать два всего, милая».
Малки побледнела. Отвернувшись к стене, натягивая на себе одеяло, девушка помотала головой: «Больше никогда, никогда я не выйду замуж. Даже говорить об этом не хочу. И кому я нужна, у меня семеро на руках».
Девушка едва слышно заплакала. Элишева еще долго сидела, держа ее за руку, шепча что-то ласковое, тихое.
Аарон вздрогнул и опустил перо - дверь скрипнула.
-Рав Горовиц, - услышал он знакомый голос, - можно с вами поговорить?
-Похудел, - понял Аарон, оборачиваясь. «Сейчас он такой, как тридцать лет назад, я же помню его. Только седина в бороде, и на висках, раньше ее не было».
-Я ненадолго, - сказал Степан, все еще стоя на пороге. «Не хочу вас от работы отрывать».
-Он же не виноват, - Аарон вспомнил тихий голос Ханеле. Женщина сидела в саду дома Судаковых. Девочки возились с маленькой Ханой, Лея, вязала, устроившись в кресле, положив на табурет ногу в лубке.
-Он не виноват, дядя Аарон, - повторила Ханеле и он подумал: «Поверить не могу, мы ведь когда-то женаты были. Для вида, конечно, но все равно. Интересно, а за кого она там, в Польше, замуж вышла? Да и вышла ли? - он посмотрел на спокойную улыбку женщины.
-Я понимаю, - Аарон вздохнул и понизил голос. «Я о таком слышал, конечно, но не думал, что оно и вправду бывает».
-Бывает, - мрачно отозвалась Ханеле и взглянула на мачеху. Та спокойно щелкала медными спицами.
-Она никогда, ничего не скажет, - поняла Ханеле. «О том дне, когда шел дождь,…Она оставила нас у дедушки дома, и пошла к отцу. Был еще священник, дядя Теодор сказал, что он отец Пьетро. Он испугал нас, я помню. А потом папа нас забрал, и он уже был не такой. Я тогда была маленькая, но все равно увидела это. Да какая разница, как демон в него пробрался, - Ханеле посмотрела на смеющуюся дочь, - главное - все это закончилось».
-Все равно, - Аарон помолчал, - девочки пока о нем не вспоминают. А там, - он повел рукой, - посмотрим, как оно сложится.
Они с равом Судаковым медленно шли по узкой, тихой улице. Степан, наконец, собрался с духом: «Рав Горовиц…, Во-первых, я очень, очень перед вами виноват. Перед вами, перед вашей семьей. Я прошу прощения, и, если хотите, повторю это в синагоге, прилюдно».
Аарон помотал полуседой головой и смешливо ответил: «Да зачем, рав Судаков? Сами знаете, что вы словно больной были. Такие люди, по закону, за свои поступки не отвечают».
-Я хочу ответить, - упрямо продолжил Степан. «Я дом ешиве отдал, а деньги, что были у меня - это для вас, рав Горовиц». Он остановился и покраснел: «То есть для них. Для девочек. Возьмите, пожалуйста».
Аарон помолчал и кивнул: «Возьму, рав Судаков. Пойдемте, - он посмотрел на полуденное солнце, - минху помолимся, а потом к работе возвращаться надо. Вы сегодня в ешиву придете, вечером? - спросил Аарон, когда они свернули к синагоге Ари.
-Конечно, - удивился Степан. «И сегодня, и каждый день. Я думал, с сыном вместе учиться…»
-Ваш Моше пусть с Бергером в паре будет, - Аарон оглядел беленые стены синагоги и взял молитвенник. «Они юноши молодые оба, так удобней. Мы можем вместе заниматься. Нам с вами уже шестой десяток идет, нам торопиться некуда - Степан увидел смех в темных, обрамленных морщинками глазах, и тихо сказал: «Спасибо вам».
Аарон обернулся. Он, удовлетворенно, пробормотал: «Давно я в миньяне не молился». Рав Горовиц начал, - чистым, красивым, высоким голосом: «Счастливы пребывающие в доме Твоем, вновь и вновь будут они прославлять Тебя».
