в настроении, он, ничего не объясняя, ушел бы сейчас обедать, а потом и вздремнуть, редко кто после трех-четырех часов такой молчаливой пытки оставался спокойным и не наговорил бы на себя. При мысли про обед Квасову вдруг так захотелось выпить, что он заинтересованно посмотрел на Белова. Тот тоже поднял голову с тревожным вопросом в глазах.
— Был у своей? — спросил Квасов снисходительно.
— Был... — Сан Саныч как раз чего-то такого и ждал.
Если бы Квасов велел ему изложить всю свою вину, как он ее видит, он все бы рассказал начистоту в мельчайших подробностях. Самым серьезным проступком было то, что он жил с Николь, не разведясь с женой. Но этого как раз хотел сам Квасов. «Я готов немедленно развестись и жениться на Николь. У нас скоро будет ребенок!» Примерно такую речь готовил про себя Сан Саныч. Иногда он добавлял к делу своего друга лейтенанта МГБ Габунию, который знает Николь, но всякий раз вычеркивал его.
— Что делает?
— Кто? — не понял Сан Саныч, он говорил, всячески подчеркивая свою готовность говорить, сам слышал этот тон, ненавидел себя за него, но поделать ничего не мог.
— Баба твоя!
— А-а-а, — Сан Саныч болезненно соображал, кого Квасов имеет в виду, — Зина-то... На машинке шьет... — ответил Сан Саныч, с тревожным ожиданием глядя на Квасова. Он уже еле держался, не понимал, почему Квасов ничего не спрашивает про Николь. И вообще — вызвал и второй час ничего не спрашивает.
Они все такие, думал старлей, а чего ссать? Чего этому сопляку, жизни не видевшего, бояться? Квасов, прищурившись, в упор смотрел на Белова. Рассказать бы тебе, пацанчик, чего я в своей жизни повидал! Вспомнился «писатель», что приходил с ворами, — настоящий член Союза писателей! Вот кому рассказать все в подробностях, пусть запишет красиво, потом камень на шею и в Енисей. Квасов даже ухмыльнулся интересной мысли. Это была бы книжка! «Война и мир»!
— Ну рассказывай! — лейтенант уже твердо решил выпить.
— Что рассказывать? — с готовностью спросил Сан Саныч.
— Куда куль муки дел? — скривился Квасов и тут же, сморщившись брезгливо, поднял руку, запрещая говорить. — Белов, ты любишь Игарку?
— Игарку? — не понял Сан Саныч.
— А я ненавижу! — Квасов достал из стола бутылку коньяка и налил себе полстакана. — Со всеми этими вашими кулями муки, рыбалками, охотами, белым безмолвием и полярными сияниями! К свиньям все!
Он выпил, закрыл глаза, подышал и налил еще. Сан Саныч смотрел, ничего не понимая. Ему тоже очень хотелось коньяку.
— Пароход любишь свой?
— Люблю!
— Молодец! — Квасов опять выпил и аккуратно поставил стакан. — С Зинкой твоей чего хочешь, то и делай, мне насрать, завтра у тебя обыск на пароходе, от судна тебя отстраним! На время расследования!
От коньяка щеки Квасова пошли красными пятнами, а глаза заблестели.
— А почему расследование? Что я сделал? — теперь Белов пошел красными пятнами.
— Ссыльным помогал? Оружие давал? Продукты, пять туш оленьих! Деньги с них брал, пишут товарищи! Все выясним, в Ермаково документы поднимем, тут тоже доносец есть... Работай пока. Свободен, давай пропуск, — лейтенант пугал скорее по привычке, ему уже все равно было.
Белов подал бумажку, на ней ничего нельзя было разобрать, так он ее затер от волнения.
Вышел на улицу. Солнце переползло на другую сторону города, за Енисей, он не знал, куда идти, подумал про Николь, про караванку... — нельзя было, надо было как-то отойти от этого разговора, он его не понимал. От растерянности направился к Зинаиде. Просто поговорить, она могла что-то знать. У Зины сидела теща, в пальто и пуховом платке, рассказывала про кого-то, вылупилась изумленно на Сан Саныча.
— Явился! А мы думали, не выпустят тебя! Ну я пошла, Зин! Материю-то не забудь вечером!
— Здравствуй! — первый поздоровался Сан Саныч.
— Здравствуй! — ответила Зинаида и села за швейную машинку. — У меня работа срочная, заказчица ждет!
Она тронула рукой колесо машинки и заработала педалью. Машинка застрекотала, шов пополз на Белова.
— Как тут... дела? — спросил Сан Саныч, расстегивая шинель и присаживаясь на кровать. Увидел орден Красной Звезды на кителе, прикрыл полой.
— У меня-то ничего, а у тебя так себе! С иностранкой связался?!
— С какой иностранкой?
— Дурочку не валяй! Вся Игарка уже знает! — она прекратила строчить, откусила нитку. — Измена Родине, двадцать лет лагерей за такие связи! А у меня комнату отберут!
— Я и пришел, чтобы развестись, давно предлагал... Она не иностранка, она ссыльная!
Зинаида слушала внимательно.
— А Квасов что говорит?
— Ничего...
— Как это?
— Да ничего, она тут совсем ни при чем. Я на низах ссыльным помог, бригадир телегу накатал... Давай, Зин, разведемся по-хорошему, я тебе на первое время денег давать буду, пока не устроишься. А жить — тут живи!
У Сан Саныча отпускало. Зина тоже ничего особенного не сказала. Он даже улыбнулся ей — хотелось, чтобы люди друг к другу добрее были. Зина смотрела с большим недоверием.
— Не выйдет, — сказала не очень уверенно, — я на тебя уже в Пароходство написала. Мне тоже муж нужен, я, может, тебя люблю! Супу не хочешь? — она встала из-за машинки, и Сан Саныч увидел прежнюю Зину — блядскую, лживую и заботливую одновременно.
— Нет, — ответил Сан Саныч, будто ожегшись о ту, прежнюю жизнь, и подумал о Николь, она уже ждала его. — Написала и написала, я завтра в загс пойду.
— Сан Саныч! — Зина подошла так близко, что Белов услышал знакомый запах ее дыхания. — Я тебя просто так какой-то ссыльной шлюхе не отдам! Поигрался и домой! А хочешь, еще поиграйся, я потерплю! Я и сейчас терплю, а могу лихих ребят попросить, они ее хором так отделают, мало ей не будет! — Она говорила тихо и уверенно, уставилась на него, ожидая эффекта, но Белов молчал. — От меня ты не уйдешь, Сан Саныч! Даже не пытайся! Только в зону! Я на тебя такого напишу — в ад не примут! Первая напишу, я в жены врага народа не хочу! Будешь суп? Горячий еще...
Сан Саныч шел по улице, ничего не видя вокруг, останавливался, пытаясь успокоиться, к беременной Николь нельзя было идти таким. Он кипел, а сделать ничего не
