Джоанна читала книгу по ночам, при свете свечи. Засыпая, девушка шептала: «Труд должен, во-первых, выполняться целой серией рабочих в кооперации, во-вторых, должен допускать проявление творческой силы в человеке и, в-третьих, не быть слишком продолжительным, но чаще чередоваться с трудом иного характера. Тогда труд станет привлекательным, и всякий найдёт применение своим вкусам».
Она переписала в свой дневник слова Фурье: «Современное общественное устройство не годится для такого развития страстей и приложения их к труду, а потому нужно совершенно изменить его. Люди должны соединиться в фаланги, по 1600—1800 человек в каждой, чтобы, исключив детей и стариков, получить, около 810 способных работать человек…, Каждая фаланга устроится на своей площади земли в размере приблизительно одной квадратной мили. В центре участка будет выстроено великолепное жилище – фаланстер…»
Ей даже снились такие дома - огромные, все из стали и стекла, поднимающиеся к небесам, такие, как описывал мистер Констан в: «Путешествии журналиста в новый век». «Дирижабли, - говорила себе Джоанна. «Воздушное сообщение между Старым и Новым светом, локомотивы, подводные лодки…Век всеобщего труда, когда никто не будет голодать».
Сначала она хотела уехать в Шотландию. В Нью-Ланарке, рядом с Глазго, реформатор мистер Оуэн открыл ткацкую фабрику. «Таймс» написала, что там есть няни, ухаживающие за детьми, и зарплату рабочим выдают не в купонах, а настоящими деньгами.
Джоанна даже спросила об этом дядю Питера, когда Кроу обедали у них. Тот рассмеялся: «Дорогая племянница, у меня никогда купонов не было, и не будет. Я знаю, многие промышленники против того, чтобы давать рабочим доступ к деньгам - якобы они сразу все пропьют. У меня не пьют, - он прожевал ростбиф и добавил: «И я за то, чтобы человек волен был покупать провизию, где хочет, а не только в лавке при мануфактуре, с завышенными ценами и плохим качеством. И няни у меня, - он подмигнул Джоанне, - тоже есть. И врач. Просто в Нью-Ланарке работает две сотни человек, а у меня, в одном Лидсе - десять тысяч. Дай нам время, - Питер отпил вина.
Джоанна посмотрела на уотерфордский хрусталь, на серебряные блюда, на кружевную скатерть, на шелковые платья женщин и зло подумала: «Время! Нет, это все полумеры. Да и папа меня сразу найдет, в Шотландии. Надо бежать в Европу, или в Новый Свет, и там бороться».
-Я подожду, - решила она сейчас, расправляясь с камбалой. «Война с Наполеоном рано или поздно закончится. Месье Фурье в Париже, уеду туда, и мы будем строить новый мир. Вместе, рука об руку».
Она услышала голос Мартина: «Как пишут из Лидса, там уже начали приводить в порядок здание. А машины мы восстановим, так что волноваться незачем».
-И будете опять получать прибыль, - невольно пробормотала Джоанна.
-Будем, - легко согласился Мартин, отпив шампанского. Он усмехнулся: «Как и вы, дорогая кузина. Ваш отец - акционер «Клюге и Кроу». Он повернулся к женщинам: «Палата была практически единодушна. Его светлость заверил нас, что и далее, - Мартин показал рукой на потолок, - все будет гладко».
-Вы должны стыдиться, - Джоанна отодвинула тарелку, - стыдиться, кузен Мартин. Вы, и ваш отец. Из-за вас людей теперь будет вешать, без суда и следствия. Просто за то, что они разбили куски железа.
В столовой Холландов повисло молчание.
-Простите, - наконец, выдавила из себя Джоанна, глядя на красные пятна, что появились на щеках матери.
Мадлен помолчала: «Эти люди, Джоанна, забросали камнями священника, отца троих детей, человека, который посвятил свою жизнь благотворительности». Мать скомкала салфетку: «Я бы сама, лично, их повесила, будь у меня такая возможность».
Джоанна обвела глазами стол и встретилась с холодными, зелеными глазами Марты.
-Я бы тоже, - согласилась та. «Тебе, дорогая моя, полезно помнить, что оба твоих деда взошли на эшафот, как раз потому, что кое-кого вовремя не повесили».
-Месье Робеспьера, например, - Элиза поджала тонкие губы. «Впрочем, его гильотинировали, но до этого он успел достаточно зла натворить».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
-Я не вижу в революции никакого зла, - заявила Джоанна и услышала ледяной голос матери: «Это потому, что ты не знаешь, что такое революция».
Мать никогда еще с ней так не разговаривала. Джоанна, увидев, как блестят ее серые, большие глаза, - отчего-то испугалась. Герцогиня поднялась и что-то пробормотав, вышла.
Марта выпила шампанского. Женщина нарочито спокойно, сказала: «Я, дорогая моя, рожала, когда меня якобинцы на эшафот повели. Элиза видела, как отрубали голову королю Людовику. Мы с ней обе видели, как священников приколачивали к дверям церквей. И мы обе достаточно на своем веку полов намыли, и белья настирали, чтобы не рассуждать о том, что нужно рабочему человеку, и о том, как хороша революция. Если хочешь сделать что- то полезное - отправляйся с тетей Изабеллой на север. Твоя кузина Сидония не болтает языком, а будет там целый год помогать, тете Рэйчел ухаживать за сиротами. Ей всего двенадцать. Ты на пять лет старше, пора уже и поумнеть».
Мать внесла пирог с ревенем и сухо заметила: «После обеда приедут экипажи, будьте обе готовы».
Больше они об этом не говорили. У себя в комнате Джоанна повертела в руках учебник стенографии: «Так будет правильно. Я должна быть полезной, должна уметь готовить, стенографировать…, Стрелять я умею, но ведь этого мало. Это пригодится, когда мы пойдем на баррикады, но надо сначала попробовать изменить общество мирным путем. А уж если это не получится… - она собрала свой скромный саквояж. Разогнувшись, Джоанна увидела сестру. Та стояла на пороге, зачарованно улыбаясь, держа в руках томик Байрона.
-Он сделал мне предложение, Джоанна, - вздохнула Вероника. «Мистер ди Амальфи, Франческо…Ты только не говори никому. После того, как траур закончится, он придет к папе…»
-Поздравляю, - ядовито отозвалась Джоанна, - станешь еще одной жертвой на алтаре буржуазного фарса, который называется браком.
-Дура, - сочно заметила Вероника, закрывая дверь.
Джоанна только рассмеялась. Она обвела глазами комнату, - совсем простую, с узкой кроватью, застеленной шерстяным, серым одеялом, с аккуратно сложенными на столе книгами и блокнотами. Девушка тихо сказала: «Скоро ничего этого не будет. Скоро мы все станем жить в общинах, и зарабатывать себе на хлеб своими руками».
Девушка подхватила саквояж и стала спускаться вниз - в передней уже громоздились сундуки. Мать, завидев ее, отведя в сторону, сказала: «Джоанна…»
-Прости, пожалуйста, - выдавила из себя девушка. Мадлен подумала: «Она просто молода еще. Все это пройдет. Она встретит юношу, что ей по душе придется, выйдет замуж, появятся дети…, Она и забудет обо всем таком».
Мадлен поцеловала дочь в щеку: «Ничего. Я знаю, ты славная девочка. Присмотри за мальчишками, пожалуйста. Ты с ними хорошо управляешься».
Джоанна только улыбнулась и кивнула. Багаж уже грузили в экипажи. Она, устроившись на сиденье, вместе с мальчиками, успела увидеть, как Марта, стоя на гранитных ступенях, машет им рукой.
Над Лондоном вставал серый рассвет. Джон, растворив окно, присел и затянулся сигарой, глядя на собор Святого Павла: «Тернер бы такое отлично написал. Все в дымке, все неяркое. Как хорошо все-таки в Англии, не зря меня все время сюда тянет. Уехать бы сейчас со всеми в замок, Мадлен и девчонок по реке покатать, с Джоном-младшим на лис отправиться…, Не получится, конечно…- он обернулся на скрип двери и смущенно сказал: «Да я бы сам…»
-Ничего, ничего, - отмахнулась Марта, ставя на стол кофейник. «Я ночную почту захватила».
-Письмо уже плывет в Амстердам, - задумчиво сказал Джон, устраиваясь за столом. «Если Иосиф там, дней через пять получим ответ. Или его самого увидим»
-Неужели рискнет? - пробормотала женщина. Она была в самом простом, темном платье, в таком же капоре, без украшений - по виду, швея или поденщица.
-Насколько я знаю своего зятя, - Джон отпил кофе, - этот человек ничего не боится». Он ухмыльнулся: «Да и я не позволю его арестовать. Давайте почту, - он проглядел конверты и медленно сказал: «Очень интересно, очень. Текст выступления нового вице-президента США в Палате Представителей, полюбуйтесь, - Джон перебросил Марте письмо.
