середине реки. Лелька вытянула лодку и завозилась с цепью.
– Чертова лодка… замок потеряла… Хренов уж! Вот як жеж! Слушай… я сейчас сбегаю домой за замком, а ты посторожи, чтоб никто на ей не уплыл! А то тут лазают всякие отдыхающие.
– Беги, посторожу, только недолго, а то темнеет.
– Вот и я о том. Нельзя ее без привязки оставлять. Упрут.
И Лелька недоверчиво кивнула в сторону Глеба.
– Ты с этим не болтай. Он знаешь какой?
– Какой…
– Ты его не знаешь! – вздохнула Лелька горько.
Мелькая голыми ногами, она ловко поднялась по берегу и, выкрутив полу халатика, побежала к тропинке.
Глеб и Рева плыли рядом, отфыркиваясь от воды. Лиза села в лодку и, поддернув юбку, опустила ноги в воду, казавшуюся теперь теплой. Глеб вышел на берег. Он так и плавал в своих штанах, которые сейчас прилипли к телу. Лиза снова отвела взгляд и, вздохнув, спросила:
– А на тот берег можно выйти? Там нет тины? – В голосе ее звучала беззаботность.
– Можно… – прыгая на одной ноге и выбивая из уха воду, ответил Глеб. – Если доплывешь.
– Да разве это далеко?
– Ну, так… прилично.
– А ты плаваешь?
– Шо мне там одному делать? Если б с кем-то…
И Глеб хитро подмигнул Лизе. Лиза смешалась.
– Нет, я туда не пловец. Я не доплыву.
– Я тебя спасу, если тонуть начнешь, – сказал Глеб, перестав прыгать.
– Вряд ли ты меня спасешь, – сказала Лиза и отвернула голову, подумав: «Скорее, наоборот».
– Вряд ли спасу? Или вряд ли потонешь? – Глеб похлопал Реву по шее. – Зафиг тогда спрашиваешь?
Лиза плюхнула ногами по воде.
– Просто так, интересно.
Глеб снова улыбнулся и, поймав морду Ревы, чмокнул ее в нос.
– Ах ты, моя басечка родная… Идем отдыхать…
Напялив на мокрое тело потрепанную «полевую» клетчатую рубашку, Глеб махнул Лизе, уводя Реву и неся седло под мышкой.
– Лелька еще подумает чего, скажи, что я ушел… Скажи, что спать поехал. Завтра в полчетвертого вставать, а уже десятый час, пока управлюсь…
Лиза удивленно спросила:
– А ты ей обо всем докладываешь?
Глеб остановился, согнал с шеи комара и ответил лениво:
– Ну нет… тем более она же не жена мне.
– Но невеста же, – глухо сказала Лиза, глядя на серебряную от сумерек воду.
Глеб, накинув седло на Реву, прыгнул на ее крутую спину.
– Не невеста, и давно, – ответил он коротко.
Стукнув голыми пятками лошадь, он разогнал ее с места в галоп и полетел по краю берега в сторону заброшенной паромной переправы.
Лиза почувствовала, как неведомая тяжесть скользнула с души, и, заулыбавшись, переметнула волосы на грудь, чтобы выжать их от воды.
Лелька прибежала, пыхтя.
– Чего, поехал? – кивнула она в сторону парома. – Че сказал?
– Передал, что спать поехал.
– Опять? Ну вот, блин… жених называется… спит да работает, а больше ничого.
– И не жених он тебе, – еле слышно сказала Лиза.
Лелька молча опустила голову, насупив брови.
– И тебе не жених, – буркнула она, но Лиза услышала.
Домой они возвращались уже в полной темноте. В домике Глеба окна уже не светились, все спали. У забора валялся страшный велосипедик Яськи с ободранной рамой.
– Конь педальный, – проворчала Лелька, пнув велосипедик, глянув на окно веранды Белопольских. – Дрыхнет.
Лиза молча прошла мимо, но тоже бросила взгляд на его окно. Как там, внутри? Бедность и убожество? Окна, закрытые газетами… Перелатанная жестяная крыша с обшелушенной краской…
Лелька сухо попрощалась и пошла до ворот.
Лиза скрипнула калиткой и, перед тем как зайти, притулилась головой к шершавой доске ворот, чтобы принять обыкновенный вид и согнать волнение, охватившее ее. Теперь и ей было не уснуть. Да еще выслушивай мать за позднее возвращение с реки…
Глава девятая
Мутные серые звезды
Когда Лиза грустила, ее глаза становились ярко-зелеными, как листья салата. В обычное время они сверкали серым, синим, наливались грозовой мутью. Это было у нее от отца.
С этим «отцом» был связан самый огромный скандал в жизни Нины Васильевны, но Лиза об этом, разумеется, не знала. А Нина Васильевна замечала сходство с неприязнью: ворчала, что дочь в отца и что придется терпеть ее рядом.
Нина Васильевна часто выходила замуж, объясняя это тем, что ей не везло в личной жизни. На самом деле она была сногсшибательной красавицей. Примерив роль ветреницы в юности, она так и не смогла остановиться – ни в зрелом, ни даже в пожилом возрасте.
Ее предки происходили из села Антоново, но она отчаянно отрицала это, когда-то сорвавшись в город и с огромным трудом там осев.
Несколько браков, рождение Ленуси (которую Нина Васильевна тоже не хотела, но сделала смыслом своей жизни), женихи, мужья… Наконец, связь с Лизиным отцом – и ужасные проблемы с Комитетом госбезопасности.
Ленусь унаследовала красоту матери, и в конце восьмидесятых беспрепятственно делала карьеру модели у Славы Зайцева.
Нина Васильевна растила Лизу, с огромным трудом подбирая к ней ключики, а зачастую не подбирая, а ломая и терзая грубым обхождением. Лиза росла постоянно запертой в квартире или чуть ли не на поводке у дома, чтобы матери было легче докричаться и не переживать, что с ней что-то случится.
Лизу не любили в школе: она была резкой и могла подраться. Но учиться ей было легко. Правда, невесело.
Мать и Ленусь часто выясняли отношения на повышенных тонах. Лиза пряталась в кладовке и в моменты этих ссор вырезала из бумаги платья для кукол.
Несмотря на ссоры и ругань, Нина Васильевна любила Ленусь больше. С ее отцом она прожила совсем недолго и рассталась безболезненно. Не то что с отцом Лизы, где присутствовала некая сильная страсть. Поэтому Лиза приняла эмоции, превратившие страсть в ненависть, на себя.
Ленусь очень рано вышла замуж за перспективного парня из рабочего района. Воспользовавшись смятением девяностых, он ловко завел свое дело, частично основанное на крови и бандитизме – и приносящее семье стабильный доход. В обмен семья должна была помалкивать и жить «в его стиле». Ленусь быстро поняла, что значат для такого человека послушание и тыл.
Сколько перебывало в доме оружия, денег, предметов дефицита – никто не считал. По тем временам Ленусь, Нина Васильевна и Лиза жили очень неплохо.
Но был один нюанс. Нина Васильевна алкала личной жизни, а Ленусь и ее муж Мишуня не собирались никуда съезжать из квартиры. Им было хорошо. Центр, тишина, свобода, хорошие соседи. Всегда завтрак, обед и ужин, приготовленный «мамочкой». Но «мамочка» стала думать, что еще не все потеряно, и
