него был паспорт, он успевал их пропить и прогулять.
Все трое Горемыкиных – Аделина, Глеб и Маринка – вполне оправдывали свою фамилию, которой их наградил моторист Вовчик.
Но прошло несколько лет, и они втянулись. Яська перебрался на руки к Маринке, которая закончила семь классов и тоже бросила школу.
Аделина немного расстроилась, но, оглядев дочь, подумала, что такую красавицу сразу возьмут замуж.
У Маринки же от всего этого житья была очень странная психика.
Только Яська не давал ей возможности расслабиться: она в отсутствие матери сама стала матерью ему.
Глеб работал с утра до ночи, Адольф жил своей жизнью, приходя домой на рогах и притаскивая местных алкашей.
Аделина чахла в уголке и тоже немного стала «принимать на душу», чем еще сильнее разогнала свою болезнь. Увы, никто не собирался ничего делать. Кроме Глеба, который был вынужден стать в этой семье главным.
Колесо времени катилось, дни летели и не обещали ничего хорошего.
Глава восьмая
Не невеста
Через несколько дней после приезда пацанов на мотоциклах Лелька прибежала к Лизе, сильно икая и прищуриваясь.
– Ну что, заслал сватов к тебе этот змей? – спросил Григорьич, впуская соседку.
Возмущенная мать Лельки, обкладывая плиткой в их доме камин, как только не поливала Глеба. В основном ее удивило, что он сделал предложение Лельке, даже не влюбившись, да и что это за пара! Глеб Горемыкин был гол как сокол. А разве Лельке такой бы подошел?
– Да там! Мамка меня взамуж не пускает… А Лизка где? – прыснула смехом Лелька.
– Ну так когда на свадьбе будем гулять?
– Да какая свадьба, дядь Борь! Одни портки на хозяйстве, да и хозяйство-то… хер да душа, як у латыша! – засмеялась Лелька, пока Лиза выходила к ней, надевая тапки.
Лиза, понимая, что нужно сделать как можно более равнодушный вид, сказала вскользь:
– Я уже думала твоей подружкой быть.
– А, дружкой? Нет, передумала я. Ну ладно, пошли. Пошли, говорю!
Лелька с сильным нетерпением схватила Лизу за руку и потащила по улице к пустырю, где Глеб косил молодую траву.
– Мы вчера так надрались, что я не знаю, как он на работу пошел. А все хочу его увидеть, одна как-то сказать не могу, ты постой со мной. Я же ему не говорила, что я замуж не пойду. А мать… ей моего первого брака хватит. Говорит, обсохни от одного, а потом другого бери! Но на самом деле мне нужно торопиться! Я ж не буду вечно молодой и красивой!
– А что ты ему собиралась сказать? – переспросила Лиза.
– Ну, чтоб больше не приходил… пока. Он же… ну, мать моя против, короче.
– Против чего?
– Против свадьбы! – Лелька опустила голубые глаза, яркие, как цветки цикория.
– Почему?
– Ну почему! Потому! Просто против. И я-то еще думаю.
– А что думать-то? Любишь… выходи замуж. Все просто, – сказала Лиза, приостанавливаясь.
– Да кого там любить! – пыхнула Лелька и засмеялась прокуренными зубами.
– Кажется, у него полно достоинств… – улыбнулась Лиза, утишив голос. – Мне так кажется…
– Да, но… Да… – смешалась Лелька. – Шо там… Хаты нема своей… Цэ беда. А там… там Адоль, у-у… Ты не знаешь этого чертилу!
– А… тогда другое дело… – замялась Лиза. – Ну, к нам вечером приходи на шашлык, отец баранины купил.
Лелька исподлобья глянула на Лизу:
– Баранины? Я не ем баранину.
– Даже плов?
– Вообще не ем. Тем более… этих баранов, – Лелька не договорила, а прибавила шагу короткими толстыми ножками.
Лиза и Лелька быстро пошли по зеленой траве прирезка, которую впереди Глеб ловко убирал косой. Его голый торс, будто сделанный из рыжеватого мрамора, без единой складки, и повязанная банданой из рубашки голова, повернутая чуть набок, виднелись издали.
Лиза остановилась, наблюдая, как Лелька подбежала и Глеб, увидев ее, перестал косить, как он ей что-то сказал, как она что-то сказала, потом она замахнулась на него, он отвел ее руку, засмеялся, повернулся и неожиданно заметил Лизу на краю прирезка.
– Эй, иди сюда! – крикнул он ей. – Поди-ка!
Лелька, подпрыгнув, что-то провизжала Глебу и побежала на Лизу, но пронеслась мимо, горячо дыша перегаром. Лиза и Глеб остались одни на огороде. Лиза попробовала тоже уйти, но Глеб крикнул:
– Ну ты! Дивчина! Куда! Погодь мени!
И, куда-то исчезнув на минуту, появился из кустов уже рядом с ней, протягивая ладонь.
Сейчас Лиза хорошо его разглядела.
Он был трезв. Узкие смешливые глаза и прямой взгляд, красивое тонкое лицо без всяких изъянов, наполненное каким-то неподвластным ей знанием. В нем отпечатался жизненный опыт, все эти мелочи и хитрости жизни, смекалка, и смотрелось это на молодом лице странно, может быть, как показалось Лизе, даже по-актерски наигранно. Но нет, это как раз была правда – та, которую ни один актер не сыграет, правда подлинная, до капилляров и тончайших мышц.
Обветренные губы – словно выписанные, такие же четкие, как у его сестры Маринки, – улыбались, обнажая чуть сколотые уже передние зубы. Они с Маринкой были очень похожи, несмотря на разницу лет.
Глеб протянул крепкую, но тонкую руку с раскрытой ладонью, на которой лежало что-то розовое и чуть живое, с лапками.
– Тоже уйдешь? – серьезно спросил Глеб, но его глаза лучились. – Смотри, это тхорь… малэнький.
– А что такое тхорь? – спросила Лиза, разглядывая маленькое и розовое. – Хорек? Это малыш хорька?
Наверное, она стала совсем похожа на ребенка: открыла рот и смотрела, как на твердой ладони чуть движется неизвестное существо. И, взяв малыша двумя пальцами, переложила себе в ладонь. Глеб кашлянул в руку, обняв косу:
– Что будешь делать с этой коростой? Эта короста вырастет и начнет высасывать у курчат мозги. Мамку я перерубил косой… а он на краю гнезда лежал…
Лиза взглянула на Глеба:
– Вы тут бессердечные люди в деревне живете…
– Да подохнет он без мамки…
Лиза вздохнула:
– Зачем тогда вы мне его дали подержать?
Глеб пожал плечами:
– Да незачем… Просто хотел посмотреть… что ты скажешь. И давай уже не на «вы». Это я у вас роблю… А ты мне «выкаешь»…
Лиза глянула на Глеба, вытирающего лицо рукавом рубахи.
– И что, теперь вы с Лелькой не помиритесь?
– Я с ней не ссорился… – равнодушно сказал Глеб, оглядывая полотно косы. – Вот, пусть она теперь сама думает… Ладно. Мне надо работать, а то трава уже сухая, и так ее особо не зацепишь… а тут уж и роса сошла.
Лиза так и стояла с раскрытой ладонью.
– Спасибо за барашка, – сказала она, понимая, что кругом стало слишком тихо, только птицы
