вести учет, записывать мои рецепты. Помогать мне с отчетами для управляющего. Ты согласен?
Матвей впервые открыто посмотрел мне в глаза и тепло улыбнулся.
— Да, — сказал он твердо. — Согласен. Сделаю все, что в моих силах.
— Тогда оставайся, — кивнул я. — Тебе разрешили жить в комнате при малой кухне там, где я жил до недавнего времени. Борислав проводит тебя. Выспись хорошенько. Завтра будет долгий день.
Он ушел, а я остался, чувствуя, что мой маленький отряд только что пополнился не просто союзником, а верным оруженосцем.
Утро после получения указа от управляющего было другим. Воздух был тем же — прохладным, с запахом дыма из очагов, но я вдыхал его иначе. Я не пошел на свою тихую, уютную малую кухню. Сегодня моя работа, настоящее поле боя, было в другом месте.
На стуле лежал новый комплект одежды. Я медленно оделся. Плотные штаны, чистая льняная рубаха и добротная кожаная куртка. Когда я затянул на поясе ремень, почувствовал, как спина сама собой выпрямилась.
Борислав встретил меня у двери. Я кивнул ему, а затем подозвал Матвея, который уже ждал в коридоре, одетый в чистую рубаху и штаны, которые я для него вытребовал.
— Идем, — сказал я им обоим. — Пора.
Мы втроем — я, мой молчаливый страж и мой испуганный, но полный решимости ученик, — направились прямиком в логово врага. На общую кухню.
Мы вошли в тот самый миг, когда утренний хаос был в самом разгаре. Воздух был густым и тяжелым от чада, запаха подгоревшей каши и криков Прохора. Он как раз отвесил оплеуху какому-то мальчишке, который, видимо, недостаточно быстро чистил котел. Лязг посуды, шипение жира, ругань — это была привычная музыка этого ада.
И в этот ад шагнули мы.
В тот момент, когда я, одетый в свою новую, чистую одежду советника, пересек порог, вся эта какофония оборвалась на полуноте. Лязг и крики прекратились. Воцарилась оглушительная тишина.
Я спокойно, не обращая ни на кого внимания, прошел в самый центр кухни. Борислав, как каменное изваяние, встал у входа, отрезая Прохору путь к отступлению. Матвей, хоть я и чувствовал, как он дрожит всем телом, встал рядом со мной, чуть позади, как и подобает ученику. Он был живым символом нового порядка.
Все взгляды были устремлены на нас. Я видел страх и недоумение на лицах поварят, а еще я видел, как медленно поворачивается ко мне багровая, искаженная яростью физиономия Прохора.
— Ты что здесь забыл, Веверь⁈ — взревел он, делая шаг ко мне. — Сбежал от княжича⁈ Решил вспомнить, где твое место⁈
Я не ответил. Лишь молча достал из-за пояса туго свернутый свиток, скрепленный сургучной печатью Степана Игнатьевича. Медленно, с показной аккуратностью, я разломил печать и развернул пергамент.
— Именем и указом князя Святозара, — начал я читать, и мой голос, спокойный и ровный, разнесся по замершей кухне, — а также по распоряжению управляющего Степана Игнатьевича…
Я сделал паузу, обводя взглядом испуганные лица поварят, и, наконец, остановил свой взгляд на Прохоре.
— … полный контроль над общей кухней и ее продовольственными запасами, — я отчеканил каждое слово, — на время проведения реформы питания дружины, передается советнику Алексею Веверину.
Я закончил и свернул свиток.
Реакция была медленной. Сначала Прохор просто смотрел на меня, его тупой мозг отказывался верить в услышанное. Затем его багровое от ярости лицо начало медленно бледнеть, приобретая нездоровый, сероватый оттенок. Глаза, до этого горевшие гневом, расширились, и в них отразился первобытный ужас.
Он понял. Он все понял.
Его мир, в котором он был полновластным, жестоким царьком, только что рухнул.
А в глазах других поварят, до этого полных лишь страха и безнадеги, я увидел, как робко, неуверенно, но все же разгорается крошечная, почти угасшая искорка. Искорка надежды.
Я повернулся к единственному человеку на этой кухне, который сохранил остатки профессионализма — к старшему повару Федоту.
— С этой минуты все приказы отдаю я, — сказал спокойно, но мой голос, усиленный тишиной, прозвучал очень громко. — Первое — полная проверка кладовой. Матвей, готовь дощечку и грифель.
Федот, среднего возраста, уставший мужчина, на мгновение замер, посмотрел на Прохора, затем на Борислава у двери, и, поняв, что власть сменилась, молча кивнул. Матвей, дрожа от адреналина, подбежал ко мне с заранее приготовленными письменными принадлежностями.
Я, в сопровождении Борислава и с Матвеем в роли писаря, решительно направился к святая святых Прохора — к его личной кладовой. Прохор попытался было преградить мне путь, но один-единственный тяжелый взгляд Борислава заставил его замереть и отступить в сторону.
Я взял с гвоздя тяжелый ключ, открыл замок и шагнул внутрь. Запах здесь был другим — не чад, а аромат настоящей, качественной еды, но я пришел сюда не наслаждаться.
— Матвей, записывай, — скомандовал я, а потом начал методичную, безжалостную проверку. Аудит, который забьет последние гвозди в крышку гроба тирании Прохора. Мой [Анализ Ингредиентов] третьего уровня работал, как самый точный инструмент, видя не только то, что есть, но и то, чего быть не должно.
Я подошел к мешкам, стоявшим у стены.
— Мешок с пшеном, — констатировал я. — Крупа испорчена. Присутствуют следы плесени и долгоносика. Поварят, небось, ей кормил? — Матвей кивнул. — А вот за ним… — я отодвинул мешок, и за ним обнаружился другой, из более качественной ткани. — Мешок с отборной пшеничной мукой высшего помола. В учетных книгах его нет? — Матвей достал книгу, которую мы заранее взяли со стола Прохора. — Записывай, Матвей. Неучтенная мука, один мешок.
Матвей, хоть его рука и дрожала, старательно царапал грифелем по воску.
Я пошел дальше. Мой взгляд упал на большой бочонок с медом в углу. На нем была надпись «Остаток: на дне».
— Бочонок с медом, — я открыл крышку и заглянул внутрь, проверяя содержимое анализом. Он был полон почти наполовину. — Мед отличного качества. Записывай: несоответствие остатков. Мед, примерно полбочонка.
Затем я обнаружил тайник. Небольшую нишу в стене, прикрытую пустым мешком. Внутри, в маленьких глиняных горшочках, хранились настоящие сокровища. Дорогие южные специи, которые я здесь даже не видел, а они оказывается были: шафран, гвоздика, кардамон. Не видел, чтобы они попадали в общие котлы. Зачем он их хранил? Продавал на сторону? Похоже на то. Вон как упакованы хорошо.
— Записывай, — мой голос был холоден. — Неучтенные специи.
Час спустя инвентаризация была закончена. Дощечка Матвея была испещрена записями
