даже не пострадал особо. Башку я ему, конечно, пробил в двух местах, и тяжелое сотрясение мозга обеспечил, а в остальном — так, синяки да ссадины. Конечно, это считается по закону умышленным причинением тяжкого вреда здоровью, но, учитывая то, что я был несовершеннолетним, находился в состоянии сильного душевного волнения, и то, что сам потерпевший насмерть сбил Ларису, по статье 109 УК РСФСР дали мне все те же два года условно. Похоже, эта условная двушка прилепилась ко мне намертво, никак от нее не отвертеться. И есть странное ощущение, что именно в ней все дело. Если мне каким-то образом избавиться от нее, не получить этот условный срок тогда, летом 1979-го, то и все остальное в жизни наладится. Может, и не так, конечно, но очень похоже, не зря же она липнет ко мне как банный лист к голой жопе, что-то это должно значить, очень уж явный намек! Если, конечно, я сам себя не накручиваю.
Было огромное желание прямо сейчас рвануть назад и все исправить, сделать так, чтобы Лариса осталась жива. Пусть даже как в первом моем жизненном варианте, когда мы просто расстались тем летом, пусть между нами ничего не случится, главное, чтобы она жила. Но, как ни странно в этом признаваться, я боялся. Я уже реально боялся что-то делать, чтобы, не дай Бог, в результате не вышло еще хуже. Хотя, с другой стороны, что может быть хуже гибели любимого человека, умершего на твоих руках?
Однако я понимал также и то, что это во мне отголоски моего молодого «я» сейчас бесятся. Я сегодняшний, умудренный годами, видевший много смертей, хоронивший родителей и друзей, знал, что — да, умирать неприятно, но люди вообще смертны, мы все когда-то умрем. Вот если б кто-то жил и не умирал, то это было бы странно, это была бы сенсация, а то, что люди постоянно умирают тем или иным способом — это как раз вполне себе нормально. А Лариса еще и умерла не самым худшим образом — быстро и почти не мучаясь, получается, уже сорок пять лет назад. Так что, спешить некуда. И кто его знает, как все было, если бы она прожила долго? Передо мной был пример моей матери, которой выпала долгая жизнь, но последние лет двадцать она так сильно страдала от болезней, что назвать это нормальной жизнью язык не поворачивался. Я бы не хотел для себя чего-то подобного, не гораздо ли лучше умереть молодым и здоровым, испытав перед смертью сладость любви, уйти на пике, в общем — так, как это случилось с Ларисой? Разве имеет хоть какое-то значение, сколько ты прожил, не гораздо ли важнее как? Или это водка сейчас мне так мозги путает? Хотя я так всегда считал.
— Пастор, хорош уже молчать! — первым не выдержал, конечно, Нечай. — Что хоть случилось-то, расскажи!
Я сначала удивился его вопросу, а потом вспомнил, что просто сказал им, что опять ничего не вышла, и Лариса умерла на моих руках. Ну, я и изложил им, как все было более подробно, а потом уставился на Сурка, поскольку заметил, что он о чем-то очень крепко задумался.
— Коля, — позвал я. — Вижу, у тебя появилась какая-то идея? Ты скажи лучше, не томи, не в том я сейчас настроении.
Тот задумчиво кивнул и ответил:
— Да не то чтобы прям идея, но мыслишка одна вертится в голове, только я никак ее поймать не могу. Найдется что пыхнуть? Мне травка думать помогает, а, Пастор?
Я не сводил с него глаз, пытаясь решить для себя, действительно у него есть какая идея или он так на анашу подсел, что теперь будет выпрашивать у меня ее под любым предлогом? Так и не придя ни к какому выводу, я все же попросил Нечая сгонять к положенцу, и со всем уважением попросить косячок, если есть такая возможность.
— Скажи там…, — я задумался. — Ну, в общем, сам придумай чё — нить, не дурак.
— Ладно, — Нечай встал, хотя было видно, что поручение ему не нравится. Но куда он денется уже теперь-то, когда перед ним самим замаячила возможность что-то изменить в своем прошлом? Вот, интересно только, что именно он хочет сделать? Зная Нечая, были у меня некоторые опасения на этот счет.
В общем, пыхнули мы на троих, травка оказалась забористой, поболтали еще, чайком догнались, а потом Сурок забрал прибор и, сказав, что ему надо немного покопаться в настройках, вышел из отсека. Вот на хера я его отпустил, совсем ума, что ли, нет? Но случившее со мной в прошлом еще не отпускало, а водка и травка расслабили мозги и я, включив на плеере альбом Pink Floyd 1973 года «Обратная сторона Луны», воткнул наушники и завалился на шконку. С ранней юности любил я эту группу, а уж под травку послушать их музыку — это вообще самое то! И, в общем, просрал я Сурка вместе с аппаратом, менты его прямо в локалке повязали, когда он в приборе ковырялся, даже не заметив, когда они подошли. Он вообще, когда своей наукой увлечен, никого и ничего вокруг не видит.
* * *
Только эта весть до меня дошла, как я сразу подхватился. Действовать нужно было быстро, пока менты не прочухали, что именно им попало в руки. Теоретически, понять не должны, телефон как телефон, не самый новый и далеко не самый дорогой «Honor» с небольшой царапиной с краю дисплея. По нему даже звонить можно или в сеть выходить, просто дополнительно на нем стоит та самая программка, занимающая около двух гигов памяти и спрятанная так, что, не зная, сразу и не доберешься. А если и доберешься, там ведь на ней не написано, что это такое, как понять? Но опасность есть всегда, если уж что менты зашмонали, так просто они не вернут, даже если не поймут ничего, то с чего бы им запрещенную вещь возвращать? Скорее, отдадут режимнику[1] или куму, а это уже, считай, капец, особенно если к куму попадет. Тот крученый, гад, просто так не отдаст ни за что, у него все баш на баш. А какой баш может быть у кума? Ясно же, что попытается вербануть, чтобы на своих стучал, а не согласишься, хрен тебе, а не машина времени, даже если он посчитает ее обычным смартфоном. Просто из принципа не отдаст, лучше на твоих глазах каблуком раздавит. Тот еще козлина! Так что мне сейчас главное — успеть, и
