даже поесть, хорошо жалостливые соседки частенько подкармливали Андрея. Потом в их квартире стали появляться мужики, они приходили с бутылкой, а потом уединялись с мамой в ее комнате. Маленький Нечай плакал от злости и отчаяния, но что он мог сделать?
Но все же, считал он, в то время еще была какая-то надежда. Иногда мама словно бы приходила в себя, прекращала пить, начинала работать, и в такие времена ему казалось, что все еще может наладиться. Но однажды в доме появился он, с первого дня потребовавший называть его отцом. Он и правда стал держать маму в железном кулаке, если и пили когда, то только вместе. А если мама, хлебнув где-то на стороне, приходила навеселе домой, то отчим ее жестоко бил. Она потом долго ходила в синяках, рассказывая всем, как споткнулась и ударилась о комод. Почему мама не бросит этого человека Андрей не понимал, но она в него вцепилась накрепко.
А вот Нечай из дома все чаще стал пропадать, он просто не мог простить маму за предательство, как ему казалось, отца. И за это его отчим наказывал, так отбивая ему его тощий зад солдатским ремнем с тяжелой бляхой, что мальчик неделями спал на животе, пропуская в эти дни школу просто из-за того, что не смог бы сидеть за партой. Мама все это видела, но почему-то, чтобы было больше всего обидно, всегда была на стороне отчима.
Первый раз Андрей убежал из дома в одиннадцать лет, но его тогда быстро поймали, всего два дня успел погулять. Хотел он уехать к своей бабушке, которую помнил довольно смутно — маме отца в далекий город Владивосток, где самое настоящее море и корабли. Где бы он искал ее там, Андрей не задумывался тогда, почему-то мама с родителями отца после его смерти отношений не поддерживала. А своих родителей у нее не было, детдомовская была мама у Андрея.
Второй раз Нечай сорвался почти через год и сумел даже продержаться в бегах без малого месяц, доехать до самого Куйбышева, что ныне город Самара. Там его и взяли на вокзале в компании таких же попрошаек. Беспризорников в СССР, конечно, тогда не было, но вот детей из неблагополучных семей, к сожалению, сколько угодно. Поймали, вернули домой, и отчим потребовал от матери, чтобы она написала заявление в милицию, чтобы его определили в спецшколу. Та плакала, прижимая к себе сына, но отчиму подчинилась, учитывая, что была уже тогда беременна от него. Так что о рождении сестры Андрей узнал уже в спецшколе, а по сути — той же тюрьме, только для детей.
Если бы кто только знал, как ему было тяжело поначалу, почти каждую ночь его тонкая казенная подушка была мокрой от слез. Но дети жестоки, это все знают, над ним смеялись, устраивали темную, и тогда он стал драться. Руками, ногами и зубами выгрызал Нечай для себя авторитет, а по-другому в таких местах и не бывает.
И прежде чем забить в программу, сотворенную Сурком, год переноса, он крепко задумался, чего он хочет больше: спасти отца или убить отчима. Оба эти желания в равной степени разрывали ему душу. Но все же, решил он, правильнее будет для начала попробовать спасти отца, тогда не будет и ни пьяной мамы, и ни этого ублюдка отчима. Нажимая кнопку со змеей, он свято верил в это: все в его жизни обязательно будет хорошо.
* * *
Август 1975 г.
Андрей стоял возле гаража с папиной машиной и думал, как до нее добраться. В это время личные машины ставили в гаражи, иначе снимут все, что только можно. Об автомобильных сигнализациях пока никто и не слышал, а дефицит вообще всех запчастей огромный, тем более в их провинциальном городке. Папа хоть и главным инженером в 1-ой Автоколонне работает, но у них ведь там одни грузовые машины, только у начальника Автоколонны служебный Москвич-408. Да и в любом случае, в СССР 1975 года нет дураков личный автомобиль на улице на ночь оставлять. Поэтому у всех были гаражи, которые тоже еще той проблемой было поставить. Вообще все, что являлось частной собственностью, в стране было обложено строгими законами и правилами. Папа как-то сумел договориться, все же он не последний человек в их городке, и ему разрешили поставить железный гараж прямо во дворе возле их двухэтажного дома на десять семей. Гараж сварили у папы на работе, сварили надежно, петли под замки приварены изнутри, снаружи только ушки под два огромных замка торчат. Да и сами замки непростые, с узкими длинными ключами со сложными бороздками.
Глядя на эти, казавшиеся ему сейчас огромными замки, вновь ставший маленьким Нечай впервые пожалел, что он не медвежатник и даже не домушник, такие замки вскрывать не умеет. По современным электронным автомобильным замкам он специалист, это правда, вот только где еще эти электронные замки, с грустью подумал он и сам себе ответил: там же, где и та упомянутая «современность», то есть — в далеком отсюда будущем.
Он почесал сбитое и уже покрытое тонкой корочкой болячки колено под обрезом штанины детских шортов с лямкой через плечо, и в очередной раз удивился тому, что ему вновь девять лет. Ему девять лет, мама дома готовит вкусный ужин, она еще очень молодая и очень красивая и пока, если и выпивает, то лишь по полрюмочки со смехом по праздникам, а потом машет ладошкой передо ртом. А папа, тоже молодой и смеющийся, говорит ей, чтобы она быстрее закусывала.
Нечай нахмурился: папа этой ночью умрет, разобьется на этой самой машине, что стоит сейчас в гараже за надежно запертой дверью. А он никак не может придумать способ, как до этой машины добраться, чтобы раскурочить ее так, чтобы никуда она через пару часов поехать не смогла. Он попытался дома выкрасть ключи от гаража, но они у папы в портфеле, а портфель всегда на виду. Целый час он крутился вокруг, пока мама со смехом не выгнала его гулять, удивляясь тому, что он сегодня добровольно сидит дома, вместо того, чтобы носиться во дворе, как остальные дети, как и сам он каждый день бегает.
Вздохнув, Нечай отправился на ближайшую помойку в поисках удобного дрына. Острый ножик-лисичка, подаренный папой на окончание второго класса, надежно лежал в кармане, им он будет протыкать автомобильные шины. А вот то, чем он намерен бить лобовое стекло и ломать капот, еще только предстояло найти. Потому что у него остался
