Я дурацкое слово использовал, соглашусь. Мы просто расстроились, что тебе стало плохо. Вот, решили проведать. Катя пирог испекла.
Екатерина действительно держала в руках накрытую салфеткой тарелку, под которой оказалась яблочная шарлотка.
– Нет, мне не стало плохо, – все так же резко ответила Татьяна. – Хотя хорошо мне тоже не будет уже никогда. Но вы проходите, что в дверях стоять.
– Ой, спасибо, – защебетала Екатерина. – А то у нас такой дурдом. Мы же ремонт затеяли. Ну, ты знаешь. Целый день рабочие грохочут, пыль столбом, прораб их гоняет, а я бесконечно кипячу чайник. Просто бесконечно. Конечно, по договору они сами обеспечивают себя едой. Но вы даже представить себе не можете, что они едят. Доширак! Заливают кипятком и едят эту гадость, от запаха которой у меня тошнота подкатывает. Все-таки вы были так правы, что сначала сделали ремонт, а уже потом переехали. А нам приходится жить в ремонте, и у меня такое чувство, что он никогда не кончится, хотя Миша только посмеивается и утверждает, что они завершат работы точно в срок.
– Вам повезло, что вы сумели его заполучить, – строго сказала Татьяна. – Он действительно очень вдумчивый человек и отличный прораб. И главное, не ворует. Проверено на практике, так сказать.
Видимо, речь шла о человеке в рабочей одежде, отце Костика, который отвечал за ремонт купленного Киреевыми дома, а теперь «по наследству» перешел к Кисловским. Обсуждать ремонт Лене было неинтересно. Она отошла к камину, размышляя над тем, зачем они вообще пожаловали. Понять, удалось ли убить Нину? Нет, это совершенно ужасно, что приходится подозревать всех подряд.
– Так к кому все-таки скорая приезжала? – не оставила своего любопытства Кисловская.
– К нашей гостье Нине. Ее ударили по голове. Как и Эдика.
На лице гостьи отразилось любопытство, смешанное с ужасом.
– Да что вы говорите! И что же, ее тоже убили?
– К счастью, нет. Но травма довольно тяжелая, – любезно сообщил Дорошин. – А вы почему интересуетесь?
Лена в очередной раз порадовалась, что ход мыслей ее и мужа совпадает. Ему визит соседей тоже явно казался подозрительным. А как иначе, ведь именно Кисловским Нина с таким жаром рассказывала историю двух портретов. Вадим еще ругал ее за беспечность всего несколько часов назад. Нина ссорилась с ним, потому что считала, что он излишне ее опекает. А еще она сказала, что не доверяет ему до конца.
– Да как же, – опешила Кисловская. – Мы много лет знакомы, а теперь еще и соседями стали. Не чужие люди.
Не чужие люди. Оба преступления совершили не чужие люди, а кто-то свой. Чужих не было на юбилее Эдуарда Киреева. И еще. Нина приехала из другого города. И тем не менее ее тоже попытались убить. Значит, и для нее этот неизвестный человек уже успел стать хотя бы немного «своим». Похоронный агент… Если допустить, что Нина узнала в нападавшем человека, который почти четыре года назад помогал ей с похоронами мужа, то что он делает здесь, в поселке художников? Переехал жить из Санкт-Петербурга в столицу?
Лена вздохнула, потому что в уравнении, которое она пыталась решить, было слишком много неизвестных.
– А в какую больницу увезли Ниночку? – услышала она и снова напряглась.
Екатерина Кисловская вела чуть ли не допрос с пристрастием.
– В «Склиф», – ответил Горелов. – К счастью, там хорошие не только врачи, но и охранники.
– Охрана? Почему охрана? Господи, у меня даже голова заболела, – капризно сказала Кисловская. – Леня, пойдем домой. Мне надо прилечь. Я надеюсь, что рабочие на сегодня уже закончили. А если нет, то ты скажешь Михаилу, чтобы он их отправил по домам. Мне нужен покой.
– Хорошо, дорогая, – благодушно улыбнулся Кисловский и скорчил рожицу Дорошину и Горелову, словно беря их в сообщники. Мол, вы же знаете, как непросто бывает с женщинами. Но те его шутливую пантомиму не поддержали.
– Я поеду в больницу. – После ухода соседей Горелов тоже собрался удалиться.
– Вадик, оставь. Завтра с утра поедешь, – остановила его Татьяна. – Нина в реанимации. Ты звонишь туда каждый час. Знаешь, что в себя она пока не пришла.
– Она и не может. Они держат ее под препаратами, чтобы разгрузить мозг.
– Тем более. Завтра утром ты встанешь пораньше, позавтракаешь и поедешь. Что ты будешь делать там ночью? В палату интенсивной терапии тебя не пустят, будешь под дверью на полу сидеть?
– В крайнем случае посижу на полу, – сцепив зубы, сказал Горелов.
Видимо, он был из той породы людей, которые, раз приняв решение, затем идут до конца. Танк, а не человек. Собравшись, он действительно уехал, пообещав сообщить, если в состоянии Нины произойдут какие-то перемены. Оставшиеся, проведя довольно унылый вечер в гостиной, около одиннадцати часов вечера разошлись по своим спальням. Довольно быстро дом погрузился в темноту.
* * *
Несмотря на все тревоги и волнения сегодняшнего дня, Лена никак не могла уснуть. Лежа рядом с мерно храпящим мужем, она сквозь летнее ночное марево, которое и темнотой-то нельзя было назвать в полном смысле этого слова, вглядывалась в стоящий на тумбочке портрет Лизы Токменевой, ставшей первой владелицей этого дома.
Девочка с картины, казалось, следит за ней, вглядываясь прямо в душу. Может быть, она насмехалась над Леной, потому что знала тайну, которую та пыталась разгадать. Интересно, а каким человеком она была? Об этом могут знать родственники Павлы. Конечно, молодая женщина рассказала все, что знала, но, быть может, ее мама помнит больше. Хотя нет. Мать Павлы родилась, когда Елизаветы Никитичны Никаноровой уже не было в живых. И все равно спросить стоит.
Лена и сама не могла сказать, отчего в ней росла и крепла уверенность, что эта информация поможет пролить свет на то, что сегодня происходит в доме. Наверное, все дело было в ее интуиции, необычайно развитой, но в последнее время чаще всего спящей мирным сном. В жизни Елены Золотаревой не происходило ничего, что требовало бы работы интуиции. К счастью, наверное. Конечно, к счастью. Вот только сыщицкий азарт никуда не денешь. Если уж он однажды попал в кровь, то все. Жизнь без расследований кажется пресной и скучной.
Она взглянула на часы. Половина первого. Пора спать, но что ты будешь делать, если сна ни в одном глазу… Устроившись поудобнее и подсунув под спину вторую подушку, Лена снова предприняла попытку выстроить все известные ей факты в единую логическую цепочку. Факты упрямо выскальзывали и соединяться друг с другом наотрез отказывались.
Пятнадцать минут второго. Лена вдруг остро позавидовала мирно спящему рядом мужу, сон которого никогда не тревожили никакие глупости.
