цедил он сквозь зубы, обращаясь к перепуганному ученику. — И мочегонного сбора не жалеть! Пусть пьют эту бурду ведрами! Приказ воеводы!
Он делал это не для помощи, а лишь для того, чтобы исполнить приказ. В глубине души он был уверен, что все это — хитрая игра повара. Он ждал, когда тот провалится. Ждал того момента, когда к нему прибегут с новостью, что «колдовство» не сработало, и тогда он, Демьян, выйдет на сцену и вернет себе все — и власть, и уважение, и право решать, кому жить, а кому умирать.
— Учитель, — пролепетал один из учеников, подбегая к нему. — Ему хуже. Отвар не помогает, его бьет озноб. Может, стоит дать ему корень…
— Молчать! — прошипел Демьян, и его глаза сверкнули так, что мальчик отшатнулся. — Делай, что велено! Мы должны лишь поддерживать в них жизнь, пока этот самозванец ищет свое «противоядие». Посмотрим, что он найдет.
Он отвернулся от котлов и посмотрел в сторону двери, за которой остался внешний мир. Демьян ждал провала своего врага.
В этот момент к нему бесшумно подошел его ученик — тихий, неприметный юноша по имени Тихон.
— Учитель, — прошептал он. — Принесли свежий сбор валерианы.
Он протянул Демьяну небольшой, туго связанный пучок сухой травы. Демьян раздраженно выхватил его, но его пальцы нащупали внутри что-то твердое. Он раздвинул стебли и увидел крошечный свиток пергамента, перевязанный темно-синей нитью — знаком его настоящего Хозяина.
Демьян похолодел. Отойдя в угол, он дрожащими пальцами развернул записку. Текст был коротким.
«Демьян. Твоя личная вражда мешает делу. Мне нужен этот повар живым и влиятельным, а не мертвым. Ты немедленно прекращаешь любой саботаж. Более того. Ты поможешь этому мальчишке. Поможешь всем, чем сможешь. Дай ему доступ к своим лучшим травам, к своим книгам. Пусть он спасет гарнизон моего брата. Чем больше Святозар будет обязан этому „чудотворцу“, тем слабее будет выглядеть его собственная власть. Пусть все видят, что род Соколов держится не на князе, а на умениях его нового прислужника. Его успех сегодня — это наше оружие завтра. Действуй».
Демьян скомкал пергамент. Его лицо было искажено гримасой, в которой смешались недовольство, унижение и прозрение. Получалось, что его ненависть, его ревность — все это было лишь мелкой возней. Ему приказали не просто отступить. Приказали помочь своему злейшему врагу победить, чтобы его Хозяин мог выиграть войну.
* * *
Закончив анализ, я схватил дощечку с результатами и набросками рецепта противоядия, и почти бегом направился обратно в канцелярию.
Степан и Ратибор уже были там.
— Я знаю, как их спасти, — сказал я, кладя дощечку на стол. — Я изучил яд. Чтобы его нейтрализовать, мне нужны три ключевых компонента из леса…
Степан Игнатьевич слушал меня, и его лицо было непроницаемым. Он подошел к столу, посмотрел на мои наброски рецепта, затем на Ратибора.
— Ага, значит предлагаешь отвар, — медленно произнес он, и я понял, что он взвешивает не только мои шансы на успех, но и политические риски. — Решение такого масштаба, идущее вразрез с методами главного лекаря, — он сделал паузу, — должен принять сам князь. И он должен услышать это от тебя лично.
Он выпрямился, и в его голосе прозвучал металл. — Идем.
Я понял, что канцелярия управляющего была лишь преддверием. Настоящий суд ждал меня в главном зале совета, в личных покоях князя Святозара. Когда мы пришли, атмосфера была настолько тяжелой, что, казалось, ее можно резать ножом.
В центре зала, за массивным дубовым столом, сидел сам князь. Его лицо, обычно суровое, сегодня было черным от гнева и беспокойства. По правую руку от него — Ярослав, сжавший кулаки добела. Воевода Ратибор, пришедший с нами, прошел и встал слева.
Вдоль стен, в полутени, стояли другие — седобородые, суровые ветераны, старая гвардия. Их лица были непроницаемыми, как камень, а взгляды, которыми они провожали меня, были холодными и полными недоверия.
Среди них был один, чей взгляд я почувствовал на себе почти физически. Тяжелый, изучающий, как у змеи, готовящейся к броску. Я не знал, кто это, но от него исходила аура власти, возможно, даже большей, чем у самого князя.
Чуть поодаль, ближе к этим теням, чем к свету княжеского стола, с видом оскорбленной добродетели, уже стоял лекарь Демьян. Его вызвали первым, как официального эксперта, и от этого вся ситуация становилась еще более опасной.
Меня ввели последним и оставили стоять в центре зала, как преступника перед трибуналом.
— Докладывай, Ратибор, — пророкотал князь, не глядя на меня.
Старый воевода шагнул вперед.
— Мой князь, на это утро почти четверть дружины не в состоянии нести службу. Люди слабы, их мутит, некоторые не могут подняться с нар. Мы теряем боеспособность с каждым часом. Если так пойдет и дальше, к закату мы останемся без войска.
Святозар медленно повернул свою голову и вперил взгляд в лекаря.
— Что это за хворь, Демьян? Почему твои отвары не помогают? Ты главный лекарь этого рода. Отвечай!
Демьян шагнул вперед, и я увидел в его глазах смесь страха и затаенного триумфа. Он бросил взгляд на меня.
— Хворь неведомая, мой князь, — начал он вкрадчивым голосом. — По всем признакам — злая болотная лихорадка, принесенная с водой. Мои отвары сильны, но они рассчитаны на крепкие, здоровые тела воинов. А я боюсь… — он сделал театральную паузу, бросив на меня быстрый взгляд, — … боюсь, что новое питание этого поваренка, полное неизвестных трав и кореньев, ослабила организмы дружинников, сделав их уязвимыми для любой заразы, — Демьян не смог удержаться от столь грязного хода. Умом он понимал, что Хозяин будет взбешен его своеволием, но удержаться от мести не мог.
Это был гениальный в своей подлости ход. Он не обвинял напрямую в отравлении, а выставил меня виновником ослабления гарнизона, что делало его слова правдоподобными в глазах князя.
Ярослав вскочил было с места, но его остановил жест Степана Игнатьевича. Управляющий посмотрел на меня и едва заметно кивнул. Мой выход.
Я шагнул вперед, вставая на один уровень с Демьяном. Я не стал оправдываться.
— Мой князь, — мой голос прозвучал спокойно и отчетливо в гулкой тишине зала. — Уважаемый лекарь ошибается. Это не хворь. Это яд.
По залу пронесся удивленный шепот. Демьян побагровел.
— Что за дерзость⁈
— Это не дерзость, а факт, — продолжил я, глядя только на Святозара. — Моя еда, которую
