будто из таза выплеснули прямо на холст. Переливы, мазки, полутени – это не чувство реальности, это зубодробительная эйфория, настоящий оргазм, воронка чувств, из которой уже никогда не выбраться. Эти двое, чью жизнь разлучила судьба, казались бессмертными, потому что иначе и быть не могло. Я могла вдохнуть стойкий запах страсти, могла ощутить их любовь, прикоснуться к тайне, к их страхам и секретам.
Картина оказалась довольно большой, поэтому заняла центральный хрустальный куб, пронизанный лучами лазера. По щекам катились слёзы, я что-то выкрикнула и припала к оградительной штанге, раскидывая руки в стороны так, чтобы никто не смел смотреть на неё.
Она моя…
Душа разрывалась от счастья с толикой боли, примерно как смесь карамели с морской солью. От контраста этих вкусов фейерверк становился более мощным, незабываемым.
– Она продана! – кричала я, пугая посетителей безумием во взгляде. Готова была шипеть, орать и даже драться, лишь бы просто никто не подходил. Но очарованных было больше, чем мне того хотелось. Они восхищенными зомби всё тянулись и тянулись, чем вызывали истерику и панику.
Не могла оторвать глаз, беззвучно рыдала. Меня настолько пробрало, настолько в душу запало, что сохранять спокойствие было невозможно. А когда ко мне присоединился Димка, встав за спиной, чтобы мне по темечку не прилетело за дерзость, стало правда легче.
В какой-то момент сердечко ухнуло, а по спине промчались мурашки, я даже обернулась, всматриваясь в толпу, ведь знала только одного человека, чей взгляд вызывал одновременно и бурю, и восторг…
Глава 24
Мятежный
– Чокнутая…
Стоял в тени толпы и не мог отвести взгляда от безумной девчонки, что так отчаянно пыталась отвоевать то, что ей не принадлежит. Кричала, тихо хамила каждому, кто делал на один шаг больше, чем ей того хотелось, и так эротично рычала. Она билась в понятной мне истерике от невозможности контролировать ни свои эмоции, ни обстоятельства, что были выше её сил.
Безумие, отчаянье, стихия…
В этой девчонке жизнь била ключом, хотелось греться от её энергии, хотелось быть причастным, хотелось открывать для неё новые грани безумия, что ещё живо у меня в груди. И именно в этот момент, когда слов «хотелось» в моей голове становилось так много, я заставлял себя вспоминать про параллельные прямые, про принца, про девичьи мечты, что ещё не успели отвалиться от этой молодой девчонки коркой закостенелой суки.
Ну не могу Я испортить этот цветок… НЕ МОГУ! Пусть другой… Но и эта мысль сводила меня с ума. Вспоминал ярость, что накрывала каждый раз, когда к ней приближались, и понимал, что план – говно. Может, Луиза права? Может, я просто ссыкло? А, может, сестра просто радуется, что сердце мое трепещет, оттого и думать разумно не может.
Блядь… Да эта девчонка же – просто приглашение в АД! Причем такой соблазнительный до чёртиков.
Гости разбрелись по группам, когда накал интереса к картинам стал стихать, но я продолжал хлебать водку в полном одиночестве, как воришка, подсматривая за своей целью.
– Слав, ты идёшь? – Луша аккуратно забрала из моей ладони стопку. – Привёл меня, чтобы вовремя тебя остановила?
– Останови меня, сестра.
– А вот не буду, – она звонко рассмеялась и потянула меня в сторону зала, где уже начались торги. – Ну? Сколько ты готов спустить бабла, братик?
– А с чего ты решила, что я вообще люблю искусство?
– Ну, искусство, возможно, ты и не любишь, но вот девчонка брешь в твоей броне явно пробила. А мужики так любят сорить баблом, доказывая свою щедрость!
– Ничего ты обо мне не знаешь, – поцеловал сестру в макушку и усадил на последний ряд, прямо за спинами Вьюников.
И если бы я только знал, что когда на аукционе дойдет очередь до последнего лота, по залу промчится тайфун.
Это было настоящей драмой, трагедией.
Вера отчаянно пыталась биться за картину, а когда её сбережения кончились, за неё вступились и Раевский, и Горозия, и вся чета Вьюников, даже пьяный от своего горя Каратик пару раз бездумно махнул рукой, перебивая цену. Мужики стали переглядываться, прикидывая, сколько ещё можно слить бабла, чтобы их не отправили в дурку. Совещались, скидывались, смеясь над глупостью происходящего. Но сумма и правда была уже настолько серьёзной, что у адекватного человека, занимающегося бизнесом, возникали сомнения в целесообразности этого вложения.
И когда во взглядах отца и братьев Вера поймала растерянность и сомнение, не выдержала! Пулей вылетела из зала. Промчалась мимо нас всего в метре, не замечая никого и ничего. Мир для неё превратился во враждебный сгусток энергии. В глазах было столько ненависти, смешанной с горючими слезами, что сердце сжалось.
– Эх ты, – Каратик шлёпнул по хребту, пробираясь мимо меня. – Мог за компанию с кучкой придурков и посорить баблом, Мятежный. У тебя ж его как у дурака фантиков.
– Мне есть на что их спустить.
– Это ты Вере будешь объяснять, – друг коварно подмигнул и громко хохотнул. – Херовый из тебя ухажер, Слава. Ой, херовый…
– Какой есть, – я заржал в горло, наблюдая за его многозначным взглядом. Сталь, сука… Язык у него длинный, раз даже Каратик уже в курсе дел.
Как ни странно, но счастливым после аукциона никто не вышел, Адель хлюпала носом и всё время осматривала толпу, пытаясь найти девчонку, но той и след простыл… Аде было стыдно, неловко. Но, с другой стороны, это был единственный шанс выплыть из того дерьма, куда её втянул её бывший.
Вечер прошел просто шикарно. Я смотрел на финдиректора, который уже примерно подбил выхлоп, а когда тот заулыбался, стало ясно, что благодаря какому-то придурку галерея жить будет.
Луша отправилась домой на такси, а я сел в машину, закрыл глаза, чтобы насладиться тем, к чему удалось прикоснуться. Моя девочка… Моя…
Дом звенел пустотой. Тут почти не было мебели, его стены были холодными, необжитыми, но полными надежды, что не зря я всё это затеял. Менял дома, квартиры, переезжал с места на место, пытаясь найти для себя уют и ощущение тепла не физического, а душевного. А нашел его в доме, что строился под продажу. Смотрел на газон, на цветастые ленты, растянутые на колышках, которыми Вера намечала зоны дальнейших посадок, и ощущал, что дома. И будь там кучка с одинокой ромашкой, моё внутреннее ощущение бы всё равно не изменилось.
Впервые прошелся по длинным коридорам, не просто считая комнаты, но и прикидывая их назначение. Хлебал горючую жижу, пытаясь забыться, но это не получалось.
А потом ещё полночи, как полный придурок, колотил стену над кроватью, отцентровывая своё самое дорогое
