из пассивных вложений так, чтобы в зеркалах над комодом видеть его отражение постоянно.
А пусть глаза мозолит. Пусть висит и напоминает, сколько стоит человеческая глупость.
Рухнул в кровать, забываясь глубоким, но беспокойным сном.
И снился мне той ночью малиновый закат, на фоне которого танцевала Верка. Она была так прекрасна, что сердце отчаянно колотилось, оглушая звуками «ТУК-ТУК-ТУК».
И я даже испугался. Вскочил, прижимая руку к сердцу, но нет… На месте, и даже бьётся вполне ровно.
Но звук продолжал раздражать перепонки. За окном первые лучи рассвета ласково касались глади моря. Посмотрел на часы.
– Что за смертник в пять утра? – шикнул я, сбегая по лестнице. За дверью была тишина, ни голосов, ни беспокойного воя собак, лишь монотонный стук. Щелкнул замком и не поверил своим глазам…
Прислонившись к дверному косяку, стояла Груша. Она пьяно покачивалась, долбила по светлому дубу каблуками. Босая, растрёпанная, нереально соблазнительная, с размазанной до подбородка помадой, будто пешком шла до моего дома и целовалась с каждым встречным.
– Скорую вызывали? – растянулась она в улыбке и скинула пальто прямо на пол. На её белом платье в области груди губной помадой был нарисован красный крест. – Ну? Где больной?
– Так скончался, пока вы ехали, – спросонья картинка казалась иллюзией, обрывком фильма для взрослых, где двое вдруг решили пошалить, примеряя ролевые игры, пока дети у бабушки.
– Ну, значит, будем проводить воскрешение, – она вскользь поцеловала меня в подбородок и так нагло, совершенно по-хозяйски вошла в дом. Бросила туфли в пороге, а пальто, зацепившись длинным поясом, само вползло на порог. Вера даже не осматривалась, просто скидывала с себя одежду. Первым полетел левый чулок, потом правый… Она стала ступать по белоснежному ковролину лестницы. – Давайте, показывайте ваш труп.
– Зачем?
– Чтобы решить, оставаться у вас ночевать или нет. Реанимационное мероприятие может затянуться, Зануда Андреевич, а это уже сверхурочные. Они, кстати, в нашем договоре прописаны? Ох, чёрт… У нас же нет договора… Тогда останусь в благотворительных целях, вы же явно больной… Только протрезвею, и сразу начнём вас лечить, – обрывки её фраз я уже слышал со второго этажа. Стоял как истукан, поправляя свой крепкий стояк, который явно нуждался в медицинской помощи.
Подхватил из кухни две бутылки воды и пошел по следам её разгула. Платье попалось на лестничной площадке, а из спальни уже доносилось сонное бормотанье.
Трусы без пингвина и тонюсенькие треугольники кружева, очевидно, служившие бюстгальтером, лежали у изножья, а на моей стороне кровати, вниз лицом спала причина моей мятежности… Груша…
– Лежит Груша и опять нельзя скушать, – я даже думать не стал. Логика, разум и прочая хрень ещё спят, поэтому я просто лег рядом, прижал к себе обнаженное и сильно пьяное тельце, проваливаясь в безмятежный сон.
Глава 25
Верочка
Мне было душно, жарко. Нечем дышать. По шее стекала капля пота.
И как только я попыталась пошевелиться, голову пронзила острая боль. В виски будто нож всадили, прокрутили и протолкнули до самой рукоятки. Но добило меня не это, нет…
На белоснежном комоде нарочито аккуратно были разложены мои трусы и лифчик. Какого чёрта? Дышать перестала. Сердце замерло. А вот предчувствие трубило, что я опять куда-то вляпалась.
Медленно вела глазами от пальчиков ног, торчащих из-под белоснежной простыни, ровно до мужской ладони размером с Тихий океан… Зажмурилась. Стиснула зубы, потому что рисунок татуировки был знаком до боли.
– Мятежный… – стоило произнести это заклинание, или проклятье, я пока сама не решила, как за спиной послышался грудной хриплый смех. И на меня лавиной рухнули воспоминания… Аукцион, на котором я наблюдала, как моя картина уходил в руки какой-то богатой суки, потом и клуб с тематической вечеринкой, и реки шампанского… И очумелый взгляд Мятежного, открывшего мне двери среди ночи. Сама пришла… Чёрт, что я там несла? Реанимация, эксгумация…
– Груша-груша… – хохотал он, даже не думая убирать руку с меня. – Ты такая очаровательная в пьяном бреду! Пожалуй, капну тебе в утренний кофе дозу коньячка, только бы ты не останавливалась…
– Замолчи, гадкий Мятежный! Ты в курсе, что Минздрав трубит тревогу из-за женского алкоголизма? Он ни к чему хорошему не приводит: случайные беременности, инфекции, депрессии! Слишком хлопотно для здравоохранения, – пыталась спрятаться в простыню, лишь бы не смотреть ему в глаза. Было стыдно до жути! – Это была не я, это горе во мне бушевало.
– Ну а чего ты своё горе ко мне принесла? К тому же пьяное, голое, очень горячее и так отчаянно желающее совратить дяденьку?
Слава стиснул руки крепче, а потом резко дёрнул, прижимая к груди. Пыталась вырваться, путалась, размахивала руками, лишь бы вновь не очаровываться теплом его тела. Хотелось выть! Жар вновь пронёсся по позвоночнику, мысли и без того были пьяные, а теперь и подавно! В таком состоянии не то что таблицу умножения не вспомнить, ты и имя своё забудешь, потому что пламя между ног становится невыносимым, бесконтрольным, убийственным!
– Ты долго ещё задницей елозить будешь, а то стояк у меня хоть и крепкий, но не пластмассовый, – зашептал Мятежный в опасной близости от моего уха. И меня снова током ударило. Мышцы свело, дыхание оборвалось, оставалось лишь скулить дворняжкой, истосковавшейся по его ласке. Играл по моему телу, как маэстро на рояле, извлекая томную мелодию греха.
– Материалы качественней нужно выбирать. Но ничего, есть у меня знакомый ветеринар, он по дружбе поможет тебе со стояком дырявым…
– То есть всё же кастрация? – он губами скользил по мочке, выдыхая пламя страсти. Он словно повелевал мной, моими чувствами, эмоциями… Подчинял мысли, биение сердца, дыхание.
– Ну, не скорую же беспокоить по такому пустяку!
– Замолчи, Верка, ты только усугубляешь ситуацию! Я начинаю верить, что ты святая, сбежавшая из ада.
– На курсе психотерапии мы разбирали некоторые кейсы пациентов. За святостью, самопожертвованием и необоснованной добротой может крыться обычный инсульт, Слава. Так что когда ты снова подумаешь, что я святая, просто вызови мне скорую. – шептала, несла какую-то дичь, чем ещё больше веселила его.
– То есть доброты в природе и не существует? – он водил языком по кромке роста волос, спускался к шее и вновь прикусывал кончик мочки. Чередовал мягкую ласку, внезапные укусы и резкие выдохи. Меня будто в омут затягивало! И уже сдалась почти, но Мятежному мало было, он требовал полной капитуляции.
– Доброта в глазах смотрящего… Мы наделяем самыми положительными качествами другого человека, возводим в лик святых, чтобы самим получить надежду на то, что мир ещё не прогнил до конца!
– Замолчи, Вьюша, а то правда худо
