Он рухнул к ногам Теруани, и та с жестокой радостью нанесла ему последний удар.
Бедный Сюло только недавно, всего два месяца назад, женился на прелестной девушке Адели Халль, дочери известного художника.
Пока Сюло боролся с убийцами, еще одному пленнику удалось бежать.
Толпа загалдела от восхищения, когда убийцы выволокли из караульного помещения пятого пленника: им оказался бывший телохранитель по имени Вижье, которого звали не иначе как Вижье-красавец. Будучи столь же отважен, сколь красив, так же ловок, как отважен, он продержался больше четверти часа, трижды падал, трижды поднимался вновь, и весь двор, каждый камень были окрашены его кровью, как, впрочем, и кровью его убийц. Наконец, как и Сюло, он пал в неравной схватке.
Четырех других просто-напросто зарезали; имена их неизвестны.
Девять трупов выволокли на Вандомскую площадь и обезглавили. Затем их головы надели на пики и понесли по улицам Парижа.
Вечером слуга Сюло выкупил за золото голову своего хозяина, а после долгих поисков разыскал и тело: благочестивая супруга Сюло, которая была на втором месяце беременности, требовала, чтобы ей принесли останки дорогого супруга: она хотела отдать ему последний долг.
Вот так, прежде чем началась настоящая война, кровь уже пролилась дважды: на ступенях ратуши и во дворе бывшего монастыря фейянов.
Мы еще увидим, как в Тюильри кровь сначала будет сочиться по капле, потом заструится ручьем, а затем хлынет бурливым потоком!
Как раз в то время, как происходили эти кровавые убийства, то есть между восемью и девятью часами утра, более десяти тысяч национальных гвардейцев, объединившихся по набату Барбару, а также благодаря объявленному Сантером общему сбору, шагали вниз по улице Сент-Антуан, проходили под знаменитой аркадой Сен-Жан, так надежно охранявшейся накануне, и выходили на Гревскую площадь.
Эти десять тысяч человек шли требовать приказа идти на Тюильри.
Их заставили ждать около часу.
Среди солдат распространились два предположения.
Первое заключалось в том, что их вожаки надеялись добиться от дворца уступок.
Согласно второму предположению, предместье Сен-Марсель еще не было готово к действиям и необходимо было его дождаться.
Около тысячи вооруженных пиками восставших начали терять терпение; как всегда, наименее вооруженные оказались самыми горячими.
Они протолкались сквозь ряды национальной гвардии, объявив, что обойдутся и без нее и сами захватят дворец.
Несколько марсельских федератов, а также человек двенадцать французских гвардейцев — из тех, что тремя годами раньше брали Бастилию, — встали во главе восставших и под одобрительные крики толпы были избраны вожаками.
Это и был авангард восстания.
Тем временем адъютант, видевший, как убили Манда́, во весь опор мчался в Тюильри; однако лишь после того, как король, предприняв неудачную прогулку по двору, вернулся к себе, а королева — в свою спальню, адъютанту удалось добиться встречи с ними и передать эту печальную новость.
Королева испытывала то, что переживают всякий раз, когда сообщают о смерти человека, с которым только что расстались: она не могла в это поверить; выслушав доклад адъютанта, она попросила его еще раз рассказать об увиденном во всех подробностях.
В это время через распахнутые окна до них донесся шум ожесточенной ссоры, слышный даже во втором этаже.
Жандармы, национальные гвардейцы и канониры-патриоты, те самые, что кричали: «Да здравствует нация!», стали задирать роялистов, называя их «господа королевские гренадеры»; они прибавляли, что среди гренадеров Дочерей святого Фомы и Бют-де-Мулен нет ни одного, кто не продался бы двору, и поскольку внизу еще никто не знал о смерти главнокомандующего, о чем стало известно во втором этаже, один из гренадеров громко выкрикнул:
— Бьюсь об заклад, этот каналья Манда́ прислал во дворец одних аристократов!
Старший сын Манда́ находился в рядах национальной гвардии. Мы видели, где был младший: он безуспешно пытался пробиться к своему отцу на ступени ратуши.
Услышав оскорбление, адресованное отсутствующему отцу, старший сын Манда́ выскочил из рядов с обнаженной саблей.
Четыре канонира бросились ему навстречу.
Вебер, камердинер королевы, переодетый национальным гвардейцем, находился среди гренадеров от Сен-Рок. Он поспешил на помощь молодому человеку.
Послышался звон скрестившихся сабель; ссора перерастала в столкновение двух партий. На шум королева поспешила к окну и узнала Вебера, своего молочного брата.
Она позвала Тьерри, камердинера короля, и приказала ему сходить за Вебером.
Вебер поднялся и обо всем доложил королеве.
В ответ королева рассказала ему о гибели Манда́.
Свалка под окном продолжалась.
— Ступай посмотри, что происходит, Вебер, — приказала королева.
— Что происходит, ваше величество?.. — переспросил тот. — Канониры оставляют свои пушки, забив в них ядра; а так как в орудиях не было порохового заряда, они теперь выведены из строя!
— Что ты обо всем этом думаешь, дорогой мой Вебер?
— Я думаю, — отвечал славный австриец, — что вашему величеству следует спросить совета у господина Рёдерера; мне кажется, это один из самых преданных вам людей во всем дворце.
— Да, но где бы мы с ним могли поговорить так, чтобы нас не подслушивали, чтобы за нами не шпионили, чтобы нам не помешали?
— В моей комнате, если пожелает королева, — предложил камердинер Тьерри.
— Хорошо, — согласилась Мария Антуанетта.
Повернувшись к своему молочному брату, она распорядилась:
— Разыщи господина Рёдерера и проводи его к Тьерри.
Пока Вебер выходил в одну дверь, королева следом за Тьерри прошла в другую.
Дворцовые часы пробили девять.
XXX
ОТ ДЕВЯТИ ЧАСОВ УТРА ДО ПОЛУДНЯ
Когда случается говорить о столь важном моменте, как тот, до описания которого мы дошли, автор не должен опускать ни малейшей подробности, принимая во внимание, что все эти подробности тесно между собою связаны и лишь при точном соединении всех их можно создать во всей его протяженности сложное полотно, которое рука прошлого разворачивает перед взором будущего.
В то время как Вебер отправился на поиски синдика Коммуны, чтобы передать ему приглашение королевы, капитан швейцарцев Дюрлер поднимался к королю, чтобы получить от него или от начальника штаба дальнейшие приказания.
Шарни заметил славного капитана, разыскивавшего какого-нибудь придверника или камердинера, кто мог бы доложить о нем королю.
