подножие горы, и подвесная дорога к вершине в виде прямой линии (и два вагончика в плане), и притулившийся в ущелье белый храм — все дано с разных точек зрения, совмещенных, как на средневековой иконе, в одной композиции, и написано легко и виртуозно. А вот техническое новшество — фуникулер — будто увидел удивленный ребенок. Он не хочет проникать в тайны машин, с него довольно восхищения: какие чудеса появились в родных горах!

Так и Батум, ночной город, огибаемый бессонным поездом, — это непонятное, многоглазое чудо, притаившееся у моря, а по морю-то плывут кораблики, струганные мальчишками из коры, и матросы на них — суетливые фигурки, и темные волны аккуратно набегают на низкие берега. А все вместе — картина впервые увиденного, еще не известного и потому таинственного и чуточку нереального города…

Люди. Их безыскусные изображения у Пиросмани кажутся на первый взгляд неуклюжими и статичными — точь-в-точь ребенок взялся за карандаш. Но… Вот перед нами типичная духанная живопись — кутеж трех князей. До чего же они разные, эти лихие усачи! Надутый спесью — один и неподвижный от застылого опьянения другой, а в центре — хитрец, много чего повидавший на свете, и так он усмешливо, прищуренно и знающе смотрит на вас, что делается не по себе…

И продавец дров тянется по горной тропе со своим серым осликом, и спешат на отдых к харчевне пряничные кони, и крестьянка с ребятишками идет за водой, а мужчины подымают роги, полные вина, а разбойники уводят стройных скакунов, — течет простая жизнь.

Выглядывают из неведомых рощ фантастически прекрасные существа — олени, косули, львы, дикие кабаны. Не мог грузин Пиросмани сказать о них, что они — меньшие братья человека. Нет, здесь перед нами доверчивые и таинственные создания. Это скорее отдаленные родственники людей: и медведь, белый, серебристый, под белой, серебряной луной, под волшебным деревом, и лев с лукавыми янтарными глазами, и олень, едва выскочивший на лужайку, — они на миг дали увидеть себя, чтобы скрыться вновь в свою загадочную, недоступную для человека жизнь, и лишь кисть художника запечатлела для нас их мгновенную и ясную красоту. Сказка? Ну да, конечно. И сказка, и лубок, и икона — всегда доступное для бедняков искусство, вот что питало Пиросмани.

Темноглазые кинто, печальные, усталые шарманщики, темная зелень и светлые силуэты храмов — художник писал родную Грузию, преображенную и очищенную взглядом человека из самой гущи народа. Его искусство глубоко национально, в нем жив дух дедов и прадедов, спрессованный до мудрости седой легенды.

Да, Пиросмани прожил горько и гордо свой век художника, но нам-то он оставил богатство. Оно — в светлой и неколебимой любви к причудливому, но правильному миру, где бедняки трудятся в окружении своих детей, где льется светлая вода горных рек, где темные горы громоздятся до неба, а небо так богато, что в нем одновременно сияют и луна, и солнце. Его простота глубока — так сквозь чистую воду ясно видно речное дно во всем его разнообразии…

Левицкий. Портрет Нелидовой[20]

…За спиной у стремительного бронзового Пушкина — умиротворенный и строгий покой Русского музея. В высоких залах тихо — «прекрасное должно быть величаво». Есть картины, у которых всегда клубятся толпы: у «Медного змия» Бруни, у «Последнего дня Помпеи» Брюллова, — а здесь тишина. Здесь, вдали от толков и сомнительных похвал, с достоинством и простотой дремлет русский восемнадцатый век. Век екатерининской роскоши и крестьянских бунтов был длинен и кровав, а на полотнах Рокотова, Левицкого, Лосенко — цветы, золото, шелка. Что можно разглядеть сквозь такие разукрашенные окна? Но вот вглядишься с терпением в замаскированную тьму — и навстречу выступят иной раз неожиданно красноречивые детали. К тому времени как живописец Левицкий вошел в силу, русский портрет едва сделал первые шаги на пути своего развития. Искусство портрета родилось из требований верхушки общества, требований молодого государства, но, едва явившись на свет, оно стало потихоньку высвобождаться из поставленных ему рамок. И, разумеется, творчество первого же ярко одаренного художника — Левицкого — нанесло удар по уже принятым канонам.

Дмитрий Григорьевич Левицкий — сын киевского гравера, учился он у Антропова и очень рано сложился как самостоятельный художник; по существу, он стал первым известным мастером русского живописного портрета.

Смольный сегодня — центр города, Смольный XVIII века был аристократической тихой окраиной, где, как в теплице, выращивались будущие жены для вельмож и государственных чиновников. Барышни болтали по-французски, танцевали гавоты, вышивали в пяльцах; барышни квалифицированно предавались светским забавам, например, разыгрывали итальянские оперы. В сезон 1772–1773 года на спектакли в Смольный институт съезжался весь бомонд. В белоколонном зале тушили свечи, и на сцену, повинуясь звукам скрипок, вылетали ласточки-смолянки. Помните песенку из «Пиковой дамы»: «Ах, миленький дружок, любезный пастушок…»? Прозрачные голоски выводили ясные напевы, поблескивали пудреные волосы, шуршали твердые шелка — все это ласкало взор и слух, мило забавляло, занавес опускался и зрители рукоплескали, производя звуки скорее приятные, чем сильные.

Академик, руководитель класса портретной живописи Дмитрий Левицкий получил заказ — писать этих вошедших в моду девочек: он писал и удачливых актрис, и арфисток, и танцорок, и просто отличившихся на экзаменах старательных «парфеток». И вот они смотрят на нас со стен зала Левицкого, окружая портрет своей покровительницы, императрицы Екатерины II, такой подавляюще торжественной.

Они разные: совсем девочки, как Ржевская, почти взрослые женщины, как арфистка Алымова, серьезные и неартистичные, как Левшина, и напротив — почти профессиональные, как Хрущева.

Они разряжены в сценические костюмы, завиты и напудрены, они запечатлены в самые торжественные мгновения своей жизни — и все же среди этих торжеств выделяется одно.

…Это о ней, должно быть, писал Державин: «Сквозь жилки голубые льется розовая кровь». Державин был первый русский поэт, по утверждению Белинского. Так и Левицкий был первый русский живописец.

Нелидовой, изображенной на этом портрете, пятнадцать лет; она представлена в платье «служанки-госпожи» из оперы Перголези. И это ее портрет, — а не портрет императрицы, помпезный и многоречивый, — пожалуй, лучший здесь. Левицкий в своем XVIII веке был реалист — он видел в смолянках подростков, несложившихся и милых детей с угловатыми движениями и послушными личиками. А Нелидова недаром стяжала успех: ее треугольная мордочка выражает неподдельное лукавство, ее кокетливая поза исполнена подлинного изящества. Этой девочке легко на сцене, весело в ее наряде, она не исполняет заученное, а радуется — и внезапно понимаешь, почему ей посвящали стихи и посылали букеты.

Но это XVIII век, и на картине нет ни дощатого

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 91

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.

Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги

Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика

Оставить комментарий