Форма входа
Читем онлайн «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
не заемная, не нарядная, а та, которую замечаешь в любимом.
Любимое! Есть художники, у которых душа не устает писать разное, разглядывать, углубляться, сравнивать, анализировать. Сарьян так не мог бы. Он приветствует радость, передает ее, даже умножает.
В 1935 году пишет он портрет жены. Тройной портрет, но совсем не то, что видит кокетка в створках трельяжа. Три, на взгляд постороннего, разные женщины. Первая — усердная и трудолюбивая хозяйка, опустившая очи долу к своему скучно-зеленому шитью. Вторая — улыбающаяся женщина в цвету, с глазами горячими и нежными, женщина, дарящая радость. И ткань у нее на коленях цветет яркими, пестрыми красками. А третья — в зеркале прошлого: это нежный, задумчивый профиль, то романтическое, ускользающее, что вечно ищут в женщинах поэты… И зеркало, поскольку женщина в нем — самая редкая гостья под крышей, заключено в рамку, тем самым выведено несколько в сторону от торного пути буден. Вот как одарила художника судьба: не одну, но трех женщин разом дано ему любить, потому что ему дано видеть разнообразие души любимой.
К тем, с кого он пишет портреты, он должен быть душевно расположен, иначе ничего не выйдет. И пусть, скажем, Ираклий Андроников у него выглядит моложе своих лет и при этом теплым и уютным — не таким ли и мы с вами видим веселого рассказчика, когда он колдует на подмостках филармонического зла, погружая зрителей в волны смеха?
А портрет Николая Тихонова весь выдержан в сугубо холодных тонах: голубая декоративная седина, кобальтовые глаза и ультрамариновый галстук — разве не в этих жестких красках видится нам внешне суровый автор «Баллады о гвоздях»?..
Сарьян не может быть строгим к своим моделям. И не просто по доброте, а потому, что люди, выбранные им, — это только очень хорошие люди, других он бы не заметил. Так что это скорее свойство зрения, чем живописной манеры.
И вот перебираешь в памяти цветы, и египетские пейзажи, и армянские нагорья, и портреты мудрых мужчин и нежных женщин, и начинаешь задумываться: так в чем же тайна доброты Сарьяна и как, чем действует она на людей?
Бессчетное число лет тому назад, в теплой земле, у дальних морей, чернобородые пастухи, бронзовые гончары, умаявшись к вечеру, провожали сказками заходящее солнце. В этих сказках добро побеждало, а зло гибло, наказанное. Пусть эти люди мало знали по счету науки, но они уже знали главное. Они знали, что человек — добр.
Умение отличать добро от зла — свойство порядочного человека. И чем больше усложняется наше существование, наше осознание мира в хлопотный двадцатый век, тем нужнее нам это умение.
Да, уж Сарьяна мало кто назовет моралистом, а ведь как ясно звучит его голос! Он говорит нам, он предупреждает: ошибиться нельзя. Вот свет, вот красота — она мила моему сердцу. Вот Родина — неужели она кажется тебе будничной и обыкновенной? Всмотрись в нее — она прекрасна. Вот мои близкие — разве можно их не любить? А мои друзья — разве можно ими не гордиться? Жизнь дана человеку для любви и созидания. Я тружусь потому, что это меня радует. Жизнь прекрасна! Она не розовая — она сладостная. Она не пестрая — она яркая. В ней есть все, но человек призван в нее, чтобы отделить золотые зерна от плевел и, посеяв зерна, умножить их.
Дом Сарьяна в Ереване давно стал местом паломничества. Тот, кто вовсе не рвался поучать, сделался Учителем. Тот, кто радовался и бесхитростно пел жизнь, оказался источником мудрости, певцом Родины…
Спасибо ему за это!
Муза Нади Рушевой[17]
«Милой гостьей с дудочкой в руке» была муза Нади Рушевой — легконогой, смуглой, но очень-очень хорошо образованной гостьей! Не стихийное дарование поражает в Наде, а стройный мир ее изящных фантазий. По-своему воплощая прочитанное, насмотренное и услышанное, Надя отбирает только близкое. И та же виртуозная линия, проведенная той же твердой рукой, заключает собою эти фантазии, и сирены и вакханки водят хоровод под внимательным и чуть насмешливым взглядом девочки — девочки, не ставшей взрослой.
Жила-была эта девочка, московская школьница, — рисовала, бегала к старейшему художнику-анималисту Василию Алексеевичу Ватагину, участвовала в выставках детского рисунка. И был у нее свой мир. Его теперь дано нам обживать. Уже без нее. Она умерла в семнадцать лет.
Надя не копировала классические гипсы, не писала часами пузатые кувшины на фоне драпировок — она не занималась в студии. На ее рисунках всего чаще резвятся персонажи, которых она не могла встретить ни на московских площадях, ни в путешествиях по России. Надины героини из страны сказок требовали линий легких, точных и бесспорных — они были скорее намеками, чем полнокровными, подробными рассказами: да и верно, разве усмотришь, задержались ли следы пыли на сандалиях феи? Плавный изгиб бедра, волна волос — вот и все, и готов образ милый, скользящий: то ли прозрачное облачко тумана, то ли и вовсе неразвеянный сон…
У Нади даже там, где люди бездействуют, нет застылости: дамы пушкинских гостиных готовы кокетливо вздохнуть и поправить локон; грустная Шехерезада едва прервала свое повествование; а уж восточные танцовщицы, кентаврицы, вакханки — те отдаются воздуху и свету, ни на что не обращая внимания. Листы полны дыхания, движения, кажется — звуков. Там, где сирены, — плещется, булькает и шипит вода; вот сиренка стирает в тазу, утопая в пышной пене; вот сиренка переодевается на краю водоема, освобождаясь от «прозодежды», — от рыбьего хвоста; а вот под явственно ощутимый джазовый ритм две сирены демонстрируют моды.
Да, сирены — дети фантазии, их в природе не бывает. Но — сирена, стирающая белье под «сенью» керосинки, на которой кипятится бак? Кто скажет после этого, что Надя не замечала быта? Она просто освобождает нас от наскучивших подробностей. И заставляет улыбаться.
Смешное выше трогательного — это отмечал еще Белинский, и Надю уж никак не упрекнешь в сентиментальности: юность художницы протекла во второй половине ХХ века, и этого не скроешь.
Лукавые создания фантазии пиерийских пастухов и средиземноморских мореплавателей, похоже, наполняли Надину жизнь. Неведомые одежды ее вакханок не срисованы со страниц руководства по истории костюма. Мелочное правдоподобие вообще ее не волнует. Ей нравится ловить другое. Так, на рисунке «Четыре вакханки» перед нами — четыре характера, четыре темперамента. И все четыре очерчены соответственно своей стихии — бурной ли, женственно-мягкой, лукаво затаенной или еще детски аморфной.
А вот в образе Медеи, переходящем из рисунка в рисунок, намечена уже трагедия — колхидская колдунья
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова бесплатно.
Похожие на «Блажен незлобивый поэт…» - Инна Владимировна Пруссакова книги
- Говорит Ленинград - Ольга Берггольц - Поэзия
- Стихи - Станислав Куняев - Поэзия
- Стихотворения - Семен Надсон - Поэзия
- Избранные эссе 1960-70-х годов - Сьюзен Зонтаг - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 07 - Александр Беляев - Публицистика
- Всемирный следопыт, 1926 № 06 - Александр Беляев - Публицистика
- Время Бояна - Лидия Сычёва - Публицистика
- Стихотворения - Вера Лурье - Поэзия
- Первая книга автора - Андрей Георгиевич Битов - Русская классическая проза
- Русские символисты - Валерий Брюсов - Критика
