Завтра, как только он придет…
— Тогда я тебя не задерживаю. Я смертельно устал. Проваливал бы ты.
— Да-да. Завтра.
В дверях Смит обернулся.
— Где ты научился этому?
— Чему?
— Ну-у-у…
— Дав, я не узнаю тебя. Только что ты, растопырясь, стоял на коленях, а теперь стесняешься назвать это словами? Где твоя всемирная крутизна?
— Где ты научился так трахаться?
— Знаешь ли, люблю кофе. Варил его и наблюдал, как оно поднимается и опускается, вот и научился.
Энди грустно улыбнулся. Он вдруг вспомнил, как учил Стива варить кофе. «Смотри, какой он пластичный и податливый. Нужно быть очень ласковым, иначе не получится. Представь, что это прекрасное тело, но оно сонное, и тебе предстоит разогреть его, распалить, чтобы оно отдало все, на что способно. Видишь, я аккуратно встряхиваю турку. Не держи ее близко к огню, но и не сильно поднимай. Чувствуешь, пошел аромат? Теперь немного сахарных феромонов, чтобы усилить флюиды. Теперь вода. Ни в коим случае не холодная, но и не горячая. Неспеша, тонкой струйкой. Кофе не должен испугаться, он должен привыкнуть и нежиться в ней. А теперь продолжаем ласкать его. Чуть опускаем турочку… Видишь, пузырьки пошли. Успокой его теперь. Поднимай чуть выше. Не дай пенке выплеснуться раньше срока. Продли ему истому… Ты ведь учил меня сексу. Считай, я учу тебя тому же. Закон-то один. Эротично, правда? Стив, ты ведь объяснял, как вести ощущения партнера… Я на своей шкуре помню, как ты гонял меня вместе с моим оргазмом туда-сюда, пока я не терял сознание. Что я тебе тут объясняю? Делай то же с кофе, вот и вся премудрость…».
Кофе… Стив… Рой… Это теперь так далеко. Далеко навсегда. Это — как кинофильм, который смотрел когда-то и сопереживал героям, затаив дыхание и позабыв обо всем на свете. Рождественская сказка, тающая при свете дня, когда мир вновь становится голым и бесцветным, и ты понимаешь, что на елку кто-то ошибочно повесил не те игрушки, потому что те, что ты хотел, были лишь за стеклом витрины дорогого магазина. История про Золушку, только в ней другой конец. Она проснулась и поняла, что и бал, и платье, и принц ей только снились.
Энди лег. Ныли ноги, тянуло спину, и что-то судорожно нагревалось в голове. Надо завтра же поехать к Джен. Что-то надломилось, и ее теперь тоже не хватает. Она все чаще уходит в себя, превращаясь в улитку, и чтобы вытащить ее, выковырять остается только разбить домик. Западного ветра еще нет, но что-то выдувает из жизни крупицу за крупицей, превращает в шершавый корявый песчаник. И Тиу не хватает с атласными лентами ее мелодий. Энди вспоминал все чаще прикосновение этих звуков, когда, закрывая глаза, чувствовал, как они касаются нежностью его души. Парню навязчиво казалось, что кто-то неотступно следует по пятам, не отводя ни на секунду немигающего взгляда. Рой тоже болел в нем. Такое странное ощущение, словно при малейшем движении колеблется длинный тонкий волосок, грубо воткнутый в матричную клетку души.
Уснуть не удавалось. Усталость столь сильна, что мешает. Сжата кожа, сжаты кости, сжаты даже мысли. Выпить. Пока еще помогает, а что дальше — не важно. Джим Бим. Вкус Роя. Его терпкость и крепость. Глоток падает в пустоту желудка, и парень ощущает, как он, подобно спускающемуся в шахту лифту, проходит по пищеводу. Второй идет по проторенному пути, цепляя выступы усталости. Третий тянет мысли, разделяя на параллельные нити. Этого мало. Нужно еще. Рой потому и пьет, что этого мало. Энди пьет тоже потому, что мало. Спустя несколько мгновений становится проще… становится легче… становится безразличнее… Что там жизнь? Что потери в ней? Что победы? Какая разница! Жидкие углеводы воровато просачиваются в кровь, разжижают, успокаивают, разнося по всем уголкам организма "плевать на все" … "вынесет куда-нибудь, а не вынесет — по фигу" … "fuck you very much"…
Давно не был в степи. Завтра пойду поговорить с ней, и пусть весь мир ждет. Он так стар, что пара часов не сделает его древнее. А Капли Дождя зря волнуется. Духи молчат, и ветров не слышно. И, вообще, ничего не слышно, кроме ударов заевшего сердца. Странно, оно тоже старо, как этот мир. Его, словно кто-то забыл, и оно продолжает колебания, еще надеясь чего-то дождаться. Наивное сердце. Все еще пытается выполоскать окровавленные тряпки в реке времени…
Энди вздрогнул от… Он кожей чувствовал взгляд. Шершавый и сухой, как кошачий язык.
— Дав?
— Не спал всю ночь, — Смит так же сухо и шершаво улыбнулся. — Думал о тебе.
— Рад, что тебе было, чем заняться.
— Я до сих пор чувствую…
— Рад, что тебе есть, чем заняться.
— Энди…
— Дав, сейчас не могу. Вечером обращайся.
— Я не о том. Чарли просил тебя дождаться его.
— Тогда пусть поторопится. Мне тоже есть, чем заняться. Вас тут кучи, а я один.
— Думаю, твое будущее зависит от него…
— Мое будущее зависит от меня! И мне кажется, ты постараешься, чтобы так оно и было.
— Черт с тобой!
— Я уже говорил, Дав. Со мной. Со мной.
Энди был не в настроении, но упорно пил кофе, хотя он и не лез уже. Господин Браун не заставил себя ждать и подсел за столик парня.
— Доброе утро.
— Утро добрым будет вечером, — буркнул мальчишка.
— Ты мне нравишься. Есть в тебе стержень. И злость есть. Такие многого добиваются. Но это так, сентименты. Теперь о деле. Хочу вывести тебя на сцену. Дав говорит, ты отлично обращаешься с шестом…
Энди усмехнулся. С каким именно?
— Я хочу посмотреть, что ты можешь и, если это приемлемо, подумаем, что с этим делать. Давай готовься и дай мне знать.
— Я готов.
— Отлично. Такой расклад мне нравится.
Энди делал что-то на шесте, танцевал на сцене, а Чарльз смотрел. Пристально, наклонив голову, словно высчитывал в голове сложную математическую формулу, и от этого парень чувствовал себя не в своей шкуре. Наверное, прошел час или что-то около того, но Браун так ничего и не сказал. В конце концов, Энди не выдержал.
— Чарльз, либо скажи «да», либо я пошел!
— Кто тебя учил? — вопросом ответил арт-директор.
— Господин Ким, — недоуменно протянул Энди.
— Кима я вижу, но есть еще кто-то. Весьма необычная техника. Давай посмотрим, что еще ты можешь.
— В смысле?
И тут Браун оживился. Он вскочил на сцену и крикнул куда-то в зал:
— Дай Фиону «Give it to me right»!
Как только послышались первые звуки композиции, Чарли изменился. Энди впервые видел, как в считанные мгновения человек перевоплощается в другую сущность. Это была именно сущность. С тяжелым глубоким взглядом, засыпанным потаенной страстью, властным до последнего аккорда, жаждущим до измождения. В нем чувствовались хриплые ноты порока, глубинного, мощного, бесконечного. Браун начал движение. Нет, не движение, не танец… Жизнь! Энди растерялся. Идеал Стива рушился. Его энергия не была столь необузданной, столь рвущейся, столь сметающей. Чарли не желал думать о партнере, не желал давать ему шанс. Он хотел, чтобы партнер думал о нем. Он заставлял его это делать, и Энди подчинился. Без остатка, без доли сомнения, без сожаления. Это был танец двух мужчин, замешанный на их первобытной сущности, животной страсти, где не было, потому что и не могло быть ни единой капли сомнения. Парень терялся, словно попадал под рушащийся с огромной высоты водопад, несущий груды камней. Чарли не позволял опомниться, не давал возможности вздохнуть, не отпускал ни на мгновение, крутил по сцене, словно это был невесомый шелковый шарф, и Энди тек. Он впервые ощутил, что значит быть внутри движения, словно не ты управляешь телом, а тело управляет тобой. Энергия Стива теперь казалась мальчишке беспредельно элегантной, энергия же Брауна необузданной.
— Ну, и как я? — наконец, не выдержал парень. Он был уверен, он чувствовал, что двигался неплохо.
— Никак, — совершенно серьезно и спокойно ответил Чарльз. — Если ты думаешь, что умеешь хоть что-то — забудь! Ты ни черта не умеешь!
Энди остолбенел. Он мог ожидать, чего угодно, но только не этого. Ему не сразу удалось найти слова, которые хоть как-то выдавились бы из него.
— Э… ме… В смысле?
— Тебе в каком? Прямом, косом, параллельном?
— В любом.
— Чего ты хочешь? — вдруг спросил Браун, но парень уже ушел вглубь его светло-серых глаз. Они были спокойны, и взгляд выдавал умеренное снисхождение.
Энди нужно пройти сквозь Чарли, чтобы попытаться вновь осознать себя.
