здесь не предусмотрено, потому что неподалёку общественная баня. Я уже лелеял мечту там попариться, но, на нашу беду, сегодня суббота. В этот день у них женское омовение. Всё дело в том, что у мусульман праздник не в воскресение, как у нас, а в пятницу. Коран обязывает мужчин исполнять супружеский долг в ночь с пятницы на субботу. Поэтому гаремные затворницы и ходят смывать грехи в субботу.
– А что будет, если мужчина вообще ничего не захочет в эту ночь?
– Сколько раз он нарушит супружеский долг, столько верблюдов ему придётся отдать при входе в Джаннат, вечнозелёный райский сад для праведников.
– О! Вы читали Коран?
– Я сдавал письменный экзамен на знание Корана на арабском языке. Надо было ответить на пятьдесят вопросов… Ну да ладно. Предлагаю выйти во двор, умыться и ополоснуть руки. Ведь нам придётся есть пальцами.
– То есть как? А ложек у них нет?
– Египтяне не используют столовые приборы. Вы же хотели гостиницу для местных. Вот проводник и поселил нас в «Фараон».
Вскоре появился лакей. В левой руке он нёс блюдо с рисом, насыпанным горкой, а в правой – блюдо с жареными бараньими рёбрышками, источавшими такой аромат, что у Ардашева от голода засосало под ложечкой. Поставив еду прямо на пол между низкими топчанами, араб сходил за графином с водой и двумя стаканами.
– Как же это есть? – сглотнув слюну, спросил монах.
– А вот смотрите. – Клим с аппетитом обглодал два бараньих ребра и, сложив их вместе, зачерпнул рис своеобразной лопаточкой и отправил его в рот.
Ферапонта долго уговаривать не пришлось. Он тотчас последовал примеру Ардашева. Когда оба блюда опустели, друзья выпили по стакану воды и, помыв руки, улеглись на топчаны.
Жара спала. Свежий ветер, проникавший через окно с машрабиями и пространством под входной дверью, создавал вполне сносную вентиляцию.
Гостиничный лакей вновь возник в дверях. Забрав посуду, он сахарно улыбнулся и ушёл. Аккуратно разложив одежду на чемодан, Клим задул лампу и, укрывшись лёгким одеялом, почти мгновенно заснул, не слыша храпа Ферапонта, перешедшего в царство Морфея несколькими минутами позже.
Расплата за дешёвую гостиницу пришла ночью. Климу снился жуткий сон. Пригрезился мёртвый хорист Бубело. Он пытался затянуть «Херувимскую песнь», но вместо пения выходил какой-то мерзкий писк. Ардашев от страха проснулся и открыл глаза. Прямо на груди сидела жирная старая крыса с седыми усами. Она пялилась на человека и дико пищала, будто пытаясь что-то сказать. Постоялец швырнул её на пол и подскочил, наступив ещё на несколько серых мерзостей, носившихся по комнате. Он схватил стоящую в углу мотыгу и принялся выгонять непрошеных гостей. От писка и ударов об пол проснулся Ферапонт, но его помощь не понадобилась. Полчище грызунов сбежало тем же путём, что и проникло с улицы, – через отверстие под дверью. Ардашев достал спички и зажёг лампу. Две дохлые нечисти остались лежать в комнате. Клим поддел их мотыгой и выбросил за дверь.
– Весёлая выдалась ночка, – закуривая папиросу, зло выговорил молодой дипломат. – Зато всё так, как вам нравится: дёшево и отвратительно. Ваше скупердяйство меня точно доконает. И хозяин гостиницы – хорош гусь! Мотыгу в углу оставил для защиты! Позаботился о постояльцах! Лучше бы дверь починил. – Клим посмотрел на часы и сказал: – Половина третьего. Самое время учить наглеца жизни.
– Послушайте, зачем скандалить? До рассвета осталось совсем немного. Давайте поспим. А щель я камнями заложу. Там во дворе их целая куча. Чуть солнце поднимется – уйдём. А я не скупердяй, – глядя в пол, вымолвил монах. – У меня просто денег нет.
– Простите меня, Ферапонт, я не хотел вас обидеть. Ляпнул сгоряча. А вы поспите. У меня сон как рукой сняло. А эту арабскую душу я всё равно разбужу. Пусть сам дверь закладывает, а потом ещё и кофе мне варит среди ночи. Никуда от меня этот потомок Клеопатры не денется, – зло выговорил Клим и начал одеваться.
– Вам видней, – вздохнул смиренно монах и улёгся на топчан. Он повернулся к стене и, подложив под щёку сложенные лодочкой ладони, быстро уснул.
Ардашев, как и обещал, устроил грандиозный скандал в «Фараоне», и сонный портье тотчас притащил откуда-то доску и, стуча молотком, забил щель у входной двери комнаты, где вовсю храпел иеродиакон. Не переставая извиняться, араб принёс русскому господину горячий кофе и чубук.
Клим успокоился, но до утра так и не заснул.
Глава 18
Каир
Кто не видал Каира – не видал мира…
«Тысяча и одна ночь»
Поезд уносил друзей на юго-восток со скоростью шестьдесят вёрст в час. Купе первого класса уступало по комфорту даже второму классу российских вагонов. Тут всё было иначе. Обивка была кожаная, и через открытые окна залетала не только паровозная гарь, но и песок, смешанный с пылью. Как выяснилось из разговора с двумя французскими архитекторами, не раз бывшими в этих краях, между потолком и крышей вагона находилось полуметровое пространство, которое не позволяло прямым солнечным лучам нагревать купе. Тепло рассеивалось в воздушной оболочке. Верхняя часть двери была стеклянной, что позволяло видеть пейзажи по обе стороны движения.
В безоблачном небе стрижи вычерчивали замысловатые зигзаги. За окнами мелькали поля хлопка, шафрана и сахарного тростника. Временами виднелся Нил с идущими по нему колёсными пароходами, баржами и гонимыми ветром дахабиями[101]. В лиманах у камышей стояли цапли. Взмахивая крыльями, перелетали с места на место пеликаны. Тут же носились стаи уток и куликов. В кроне финиковых пальм играли и путались солнечные лучи. На возвышенности мелькнули фиговые деревья, и показалась феллахская деревня с мазанками из ила и соломы. Два пастуха на ослах гнали стадо черноволосых буйволов. В кроне акации, выросшей у железной дороги, прятался и кричал удод, испуганный гудком паровоза.
– А вон и клещевина. Посмотрите, Ферапонт, её тут целые заросли! И высота с двухэтажный дом!
– Вот где душегубам раздолье.
– Негодяям хорошо везде, где есть человеческое горе. Они наслаждаются бедами других. Убийцы, кроме результата преступления, замешанного на мотиве, будь то корысть, зависть, месть или ревность, ещё получают и моральное удовлетворение от того, что распорядились чьей-то жизнью. Процент подобных особей среди всего населения ничтожно мал, но есть другая категория людей – это вполне приличные и уважаемые подданные государя, которые, может, и совершили бы какое-то злодейство, но не делают этого только из-за боязни наказания. Четверть века прошло с того времени, когда умер известный в Нахичевани-на-Дону армянский писатель, поэт и социалист-революционер Микаэл Налбандян. Так вот
