посмотреть, нет ли еще пленников. Смотрю: среди двора, под конвоем двух солдат с ружьями, сидит не пленник, а пленница, китаянка с двумя маленькими детьми. Сидит она и немилосердно кричит: «сольдата хунхуза», т. е. что солдаты наши схватили ее, как хунхузы. Но она напрасно заявляла громко о своей невиновности: при тщательном осмотре ее нашли бумагу; и поймали-то ее в тот момент, как она хотела пройти через наши позиции к японцам.
Вернулся я в фанзу, забрался на кан, и вот слушаю, как воет ветер. Странный здесь, по выражению солдат, «климат»: с самого дня нашего приезда 17 июля и по сей день ни одного почти дня не было хорошего, ровного, а все время зной, дождь, ветер, мороз вперемежку.
7, 8, 9 и 10 октября
С утра все покрыто таким туманом, что в двух шагах ничего не видать, да в придачу к этому грязь. Значит, почти наверное сегодня никаких военных действий не будет. Решаю воспользоваться затишьем и помолиться со своими воинами. Практика показала, что в военное время для общественной молитвы и назидания нужно ловить момент, не ожидая непременно праздника. Иной праздник такой задастся, что с утра до ночи с седла люди не слезают.
В 8 часов пошел в 1-й и 2-й эскадроны. На огороде нашли приличное местечко и отслужили молебен. Беседовал с солдатами о празднике Покрова Пресвятой Богородицы. Передав историю праздника, я напомнил из русской истории примеры, как Владычица наша помогала русскому воинству в его трудах, и просил слушателей, чтобы они, раскаявшись в грехах, усердно молились Взбранной Воеводе о Ее благодатной помощи и надеялись, что покаянная молитва их будет услышана и что покров Божией Матери всегда будет тогда над ними, охраняя их от разных бед и ведя к желанной победе. По обыкновению, после богослужения я обходил ряды солдат с пением «Спаси, Господи, люди Твоя» – и благословлял всех. Кроме наших на молебствии присутствовали офицеры и солдаты других частей.
После обеда мы поехали с Михаилом в остальные эскадроны. Еду уже шагом: два раза упал – обошлось довольно благополучно, третий раз не хочется.
Господь и на этот раз помог мне: нашел эскадроны. Они сегодня тоже в относительном покое и посему собрались на молитву почти в полном составе. С великой радостью побежали солдаты приготовлять место для молитвы, и скоро доложили, что все готово.
Приходим. Эскадроны стоят на огороде с капустой и луком. Отслужили обедницу. Только что начал говорить проповедь, как раздался страшный грохот; оказывается, открыли пальбу поставленные недалеко от того места наши осадные орудия и мортиры. Казалось, разверзлась земля. На минуту я остановился, но быстро оправился и продолжал говорить. Тема та же, что и утром. Окончилось богослужение, я обошел ряды, благословил.
День склонялся уже к вечеру, и я, попрощавшись, поехал в обратный путь. Из солдатских рядов донеслось пожелание: «счастливого пути», «счастливо оставаться», «приезжайте почаще к нам».
Едем. Осадные орудия продолжают бухать. Жутко становится, когда представишь, что только творится там, где упадет мортирный или осадный снаряд.
Офицерские посиделки.
Манчьжурия, 1905 г.
Несомненно, будет одно из следствий войны. Люди, побывавшие на ней, иначе будут относиться к жизни; многое из того, чего раньше не цепили, будут ценить; многое из прежних «не могу» забудется, и человек ясно увидит, что прежние его так называемые «нужды» и «необходимости» были просто капризами, и можно жить весьма скромно и просто. На войне каждый узнает себя. Там, в мирной обстановке, иной, быть может, горел пламенем любви к ближним и проповедовал ее другим; имел непреодолимое стремление помогать и сочувствовать страданиям людским; обещал во имя долга сам претерпеть все невзгоды; порицал, как изменников и трусов, всех, кто не выдерживал ужасов войны и предавался унынию. А теперь, на войне, когда увидел ужасные людские страдания и бедствия лицом к лицу и сам испытал невзгоды, как отнесся ко всему? Хватило ли мужества смиренно снести свой крест и другим помочь в том же? Не озлобился? Не потерял терпения? Не предался унынию? Да, на войне каждый узнает себя и познает другого, кто он, без прикрас; здесь маскировки долгой быть не может.
Вот и дом наш, или, как выражается адъютант, «тюрьма». Приехали.
8, 9 и 10 октября сильные ударили морозы, градусов в 8 да с ветром, так что и церковки поставить не было возможности. В воскресенье 10-го отслужили обедницу. Проповедь краткую говорил на «притчу о сеятеле». Все «поскору» – и за то слава Богу. Праздник Христов прошел в тишине, только осадные орудия изредка постукивали.
11–14 октября
Погода установилась прекрасная: легкий мороз от 3 до 6°, солнце сияет, небо чисто; только немного беспокоит холодный ветерок. Сражения прекратились, армия стоит на своем месте. Слава Богу, отдохнем.
Деревня, в которой мы живем, расположена около самого полотна железной дороги, что нас немало утешает. В версте станция Суютунь. Параллельно с полотном тянется длинная мутная лужа. Это, по единогласному приговору всех, наша «Нева», а сама линия дороги – «Невский проспект». Каждый вечер на этом проспекте, или, по солдатскому произношению, «першпективе», гулянье; выходят из своих «тюрем» все, начиная с генералов и кончая нами грешными, причем ежедневно к нашим недугам и фейерверк: на позициях наших и японских нет-нет, да и дадут залп; ухнет вдруг огонь из орудия, и в небо разорвется блестящим метеором снаряд. «Эк их утешаются», – говорили мы.
12 и 13 октября мы и наши солдаты были в трудах: готовились к холодам. Солдаты рыли землянки; некоторые вычищали свиные хлева, обставляли их соломой, строили из кирпича очаги, и получались довольно сносные квартиры; а Михаил с Ксенофонтом всю свою палатку завалили чумизой. Штабной «печных дел мастер» Галкин вычистил в нашей фанзе каны, сложил новую высокую трубу, и мы в первый раз затопили каны. Сначала было дымно, а потом ничего, и в фанзе немного потеплело, а, главное, стало суше. Теперь осталось только переделать дверь да устроить сени из гаоляна, и мы готовы встретить дорогого союзника нашего и друга господина Мороза с матушкой Зимой.
Посреди фанзы вкопали в землю широкую и длинную скамью: это – наш стол, и мы все вместе обедаем. Как-то стало домовитее. Однако, как затопили каны, ожили тараканы и сделали на нас энергичное нападение и притом в союзе с крысами; особенно по ночам донимали. Пришлось вести борьбу. Тараканов мы перевели, а с крысами ничего не могли поделать: неприятель отважный. И мы примирились; только съестные припасы стали привешивать
