(они назывались: «тес судовой на полы и потолки»[399]). Из ведомости о поставке в 1723 г. досок для Второго Летнего дворца видно, что топорные доски были длиной три сажени (6,4 м), а толщиной в 3 или 4 дюйма (7,6 и 9,2 см)[400].
Паркетные полы не были в традициях Голландии, на которую ориентировался Петр. Это можно понять, побывав во дворце Хет-Лоо – резиденции Вильгельма III под Утрехтом. Здесь Петр познакомился со знаменитым штатгалтером Соединенных Голландских штатов и английским королем. Полы Хет-Лоо – как палуба корабля: широкие некрашеные половицы, лишь кое-где ковры, все сурово и аскетично.
В домах и во дворцах Петербурга полы и стены нередко обивали красным, серым и зеленым (обычно мундирным) сукном. Так, в 1721 г. Берхгольц видел спальню князя Кантемира, стены которой были обиты красным сукном, а на полу лежали зеленые половики[401]. Впрочем, все же известны данные и о паркете. О «Новых палатах» в Летнем саду в 1722 г. сказано, что там «делают полы наборные в пятнадцати палатах… против показанной модели»[402]. А из указов Екатерины I за 1725 г. о доделке нового Летнего дворца следует, что в спальне пол был выложен «марморовыми плитками»[403].
Потолки подбивали тесом и обмазывали глиной (или «глиной с пенькою»[404]), известью и затем штукатурили, украшали лепным декором – алебастровыми и гипсовыми «штуками» в виде лепных «клейм», орнаментов и различных профилей, для которых итальянские мастера штукатурного дела А. Квадри и И. Росси использовали лучший тогда «гибс рижский»[405]. Оштукатуривание было одним из непременных условий противопожарной безопасности. Но некоторые владельцы этим пренебрегали, и тогда при описании петербургского дома 1720 г. встречается пометка: «во всех жильях потолки подбиты тесом»[406].
Потолки также обтягивали («подбивали») холстом, который белили мелом или красили в белый цвет. В богатых домах и в царских покоях на холсте делали живописные композиции в виде летящих в густых облаках богов, богинь и розовых купидонов. Стены обычно «сштукаторы» штукатурили алебастром, предварительно набив на стены рейки («дранницы двухсаженные») или какие-то особые обручи[407]. В богатых домах холстом обивали также мыльни (бани) и нужники[408], а бедняки последние удобства возводили из простого теса или вообще располагали их на вольном воздухе, в огороде.
Поверх штукатурки прибивали мелкими железными гвоздями тканые или кожаные обои (обычно тисненые и иногда – с золочением) или пеструю набойку, сукно, вешали также шпалеры и восточные ковры (точнее про эту операцию писали: «…полаты обшивали шпалеры»[409]). Гвоздей уходило очень много. В 1719 г. лавочнику И. Рудакову было заплачено за 20 000 железных гвоздей «для прибивки обоев в комнатах царевен в Зимнем доме»[410]. Иногда стены расписывали масляными красками под мрамор или орех. Очень редко стены и даже потолок покрывали изразцами (как во дворце Меншикова) или украшали резными дубовыми панелями работы французского кудесника резчика Пино (смотри снова Кабинет Петра I в Большом дворце Петергофа). Подобную роскошь, правда в ореховом варианте, мог позволить себе только А.Д. Меншиков.
То же можно сказать и об украшении палат богатыми занавесями и шпалерами. В июле 1719 г. французскому вышивальщику Рокинару заплатили за работу золотом и серебром, точнее «за переправку у кровати аглинской бархатной трех корон… а именно вышил по рисунку золотом и серебром»[411]. Вполне возможно, что Рокинар переделывал английские символы верховной власти в российские. Особое место в украшении богатого дома составляли живописные панно и картины. Их привозили из-за границы (особенно в Италии и Голландии[412]) или писали художники, жившие в Петербурге. Они делали все плафонные полотна («на потолок картину живописным мастерством»[413]), которые заказывали обычно под определенный размер. Сохранились данные о таких работах в царских дворцах художников Каравакка, Тарсиа, Георга Гзеля, написавшего в Летний дворец Екатерины Алексеевны «в одну полату на потолок картину». Такой плафон укрепляли к потолку в подрамнике. Во дворце Меншикова под плафоном работы Пильмана была обнаружена композиция «Рыцарь Победитель», написанная темперой по штукатурке[414]. Лучшие «персонные мастера» во главе с Иваном Никитиным писали портреты членов царской семьи, а Иван Одольский в 1719 г. делал позолоту на рамы «к персонам их величеств»[415]. Зеркала, портреты и прочие картины «ставили на стены», для чего прибивали бруски и сверху спускали тонкие веревки, «которыми зеркала подцепляют»[416]. Осенью 1725 г. Одольский получил задание «написать четыре персоны, а именно: князь-папы, Строева, господина Нелединского, господина Ржевского, малого Бахуса, которой живет в Доме Ея императорского величества». Нужно думать, что речь идет о серии близких императрице-вакханке персон, портреты которых она хотела иметь, подобно тому, как Петр некогда заказал знаменитую «преображенскую серию» портретов. Одольский в своем доношении канцеляриям просил отпустить ему краски. Перечень их может представить для читателя-художника интерес: «белил добрых десять фунт, шифер венсу, вохры светлой, умры, вохры темной, шишгею светлого, кости зженой, бакану виницейского, киновари, лазори белахской, джалона, масло маковое, масло конопляное, кистей харковых (т. е. из шерсти хорька. – Е. А.) и щетинных»[417].
Живопись для домов богатых петербуржцев везли со всей Европы, особенно из Италии, Франции, Голландии. Зачинателем этой моды стал Петр, большой любитель украшать свои дворцы картинами. Ему следовали и другие. Берхгольц описывает дом П.А. Толстого, на стенах комнат которого он увидел картины – одну, изображающую какого-то русского святого, а другую – «нагую женщину». При этом Толстой заметил, что Берхгольц и его товарищи оказались очень глазасты – «сотни лиц, бывающие у него, вовсе не видят этой обнаженной фигуры, которая нарочно помещена в темный угол»[418]. (Вспоминается знаменитая фраза боярина, героя фильма «Как царь Петр арапа женил» «Неси толстомясую!», увидевшего, что к дому подъехал сам царь – любитель обнаженной натуры, изображение которой боярин обычно прятал подальше от глаз правоверных христиан.) Кое-где в убранстве домов сверкало и золото – эпоха пышного елизаветинского барокко еще не пришла. В царских покоях золотили дверные замки, шпалерные гвозди, а также гвозди на переносных нужниках[419].
Словом, время шло, глаза боялись, а руки делали. Петербург строился. Буквально за два десятилетия на пустом месте вырос город, необычный для России, непохожий ни на русские, ни на западные города.
Глава 4
Прогулки по петровскому Петербургу
Прогулка первая: по Заячьему острову
Петербург с высоты птичьего полета
Если бы мы увидели город в 1720-х гг. с высоты, например, колокольни-башни Петропавловского собора, то перед нами открылась бы живописная картина. Несмотря
