пришлось идти по скользкой дороге, падая и спотыкаясь, сквозь этот строй, нередко получая тычки от стражников. У калитки Троицких ворот еще раз проверяли пропускные билеты и наконец-то впускали в Кремль.
Внутри Кремль напоминал взятую с боем крепость: повсюду следы разрушения от недавних боев, груды камней, щебня, разбитых орудий, ружей, мусора, обрывки бумаг… Чем ближе к Соборной площади, тем разрушений было больше. В куполе средней главы Успенского собора зияла большая дыра, крыльцо Благовещенского собора было разбито, от снарядов и пуль пострадал Архангельский собор. Собор Двенадцати апостолов, пострадавший больше других, производил впечатление развалин, которые держатся лишь каким-то чудом. Поврежден снарядом был и Иван Великий…
К девяти часам утра в Мироварной палате собрались члены Собора во главе с епископами; члены Синода собрались в храме Двенадцати апостолов, куда ожидался и патриарх. В храме холодно. Западная стена пробита снарядом, и ветер свободно гуляет по церкви. На противоположной стене храма – Распятие Господа Иисуса Христа с отбитыми снарядом руками. Люди входят в храм, благоговейно молятся, потом подходят к Распятию и долго смотрят на него. Глубокая скорбь охватывает душу при виде поруганной святыни.
Девять часов. Ожидание нарастает. Сейчас должен появиться патриарх. Вдруг восклицания: «Идет, идет!..» Трепет охватывает присутствующих, все устремляют взгляды ко входу, где появляется новонареченный патриарх. И чувство глубочайшего благоговения охватывает всех.
Кротко поблагодарив за приветствие и поздравление, которое принес ему митрополит Платон (Рождественский) от лица Синода, патриарх Тихон направляется в Мироварную палату для совершения краткого молебствия, а оттуда со всеми его встречавшими переходит в Успенский собор.
Шествие было торжественным. Впереди шел хор синодальных певчих, за ним члены Собора – миряне, следом члены Собора – священники в ризах и епископы в мантиях, и все шествие замыкал патриарх. На нем была голубая мантия, на голове белый митрополичий клобук с бриллиантовым крестом, в руках – архиерейский жезл. Смиренно, с опущенным взором шел он в Успенский собор, где должен был принять в свои руки святительский жезл митрополита Петра, а с ним и всю тяжесть патриаршего служения. Успенский собор весь уже был заполнен народом. Епископы, не участвующие в богослужении, в мантиях, заняли места на возвышениях, устроенных по обе стороны облачательного места. А ниже, впереди них, встали члены Собора. Здесь же прибывшие послы из ряда стран вместе со своими свитами в парадных мундирах.
Литургию в Успенском соборе служили четыре старейших архиерея. Облачали патриарха среди храма. Тысячи глаз впились в облачаемого: на лицах всех присутствующих можно было прочесть и волнение, и тревогу; и только владыка Тихон не проявлял ни малейшего волнения и казался глубоко сосредоточенным. Но бросались в глаза и перемены в облике Тихона: он заметно постарел, лицо приобрело строгость и даже суровость… Поверх подрясника надели параман – наплечник в виде креста. При пении «Святый Боже» патриарха подвели к горнему месту, где стоял патриарший трон. Архиереи усаживают патриарха с возгласом «Аксиос!» («Достоин!» – греч.). Патриарх встает, его снова усаживают и снова возглашают «Аксиос!» И так три раза.
По окончании литургии и разоблачении патриарха на него надели зеленую патриаршую мантию, шитую жемчугом, на голову возложили белый патриарший куколь патриарха Никона, украшенный крестом из драгоценных камней, поверх надели крест и две панагии как отличие патриаршего сана.
Когда Святейший вышел из алтаря на солею, к нему приблизился митрополит Киевский Владимир и подал деревянный простой черный, без всяких украшений, жезл святителя Петра, митрополита Московского. В слове, обращенном к новоизбранному патриарху, митрополит Владимир говорил о буре, которая бушует на Руси, о волнах, которые хотят поглотить корабль церкви. Патриарх же в ответном слове смиренно исповедал волновавшие его чувства, говорил о недостатке мудрости, неуверенности в своих силах, об уповании на помощь Божией Матери.
Патриарх Московский и всея России Тихон (Беллавин). 1917
[Из открытых источников]
При пении хора «На гору Сион взыди, благовествуяй» патриарх взошел на древнее патриаршее место под сенью с крестом наверху у правого столпа, поддерживающего главный купол храма. Вокруг места, на которое свыше двухсот лет никто не всходил, народ стоял с зажженными свечами, как на Пасху. Архиепископ Сергий (Страгородский), оказавшийся в непосредственной близости, мог разглядеть лицо Тихона: крупный нос, серые глаза, пепельная борода… Подумалось: «Обыкновенное мужицкое лицо. Но какими серьезностью и спокойствием веет от него и всего облика патриарха, неотразимо вызывая в памяти образ Николая Угодника, деревенского русского святого…»
Полной радости на лицах тех, кому посчастливилось находиться в храме, не было. Да и не могло ее быть, ибо всех сковывало сознание того, что там, за стенами, царит удручающая православные сердца жестокая действительность.
По окончании богослужения, согласно древней традиции, новопоставленный патриарх должен был объезжать Кремль, окропляя святой водой его стены, богомольцев и просто встретившихся по пути людей.
Около двух часов дня из Троицких ворот Кремля выехала процессия. Впереди, на первом извозчике, ехал патриарший иподиакон с патриаршим крестом. За ним на втором извозчике, – патриарх Тихон, по бокам которого стояли два архимандрита. Несметные толпы при приближении патриарха, следовавшего вкруг Кремля, против солнца, опускались на колени. Солдаты снимали шапки. Патриарх благословлял народ. Но… никаких приветствий из толпы – благоговейная тишина. Кремлевские часовые косо посматривали на процессию, но выражать неудовольствие не решались.
Кортеж проследовал по Неглинной (ныне Манежная) улице, повернул налево и скрылся за поворотом к спуску в сторону Кремлевской набережной. И там он продолжал свое движение вдоль Кремлевских стен, приветствуемый собравшимся народом. Обогнув кремлевскую крепость, кортеж въехал на площадь между Кремлевской стеной и Собором Василия Блаженного. Возле Спасских ворот – остановка: патриарх вошел в располагавшуюся здесь часовню Спаса, где отслужил краткое молебствие. В нескольких десятках метров от Спасских ворот, там, где в братских могилах были похоронены красногвардейцы, солдаты и другие сторонники большевиков, погибшие в ходе Гражданской войны в Москве, стояла большая группа солдат. Патриарх хотел было и их окропить святой водой, но те вдруг демонстративно повернулись к нему спиной, а находившийся внутри толпы оркестр грянул «Марсельезу»… То была первая встреча патриарха Тихона с неведомой ему новой Россией.
Далее путь лежал по Красной площади. У Иверской патриарх вновь остановился, взошел в часовню и приложился к чтимому образу. При выходе он благословил богомольцев, собравшихся здесь, чтобы увидеть своего нового духовного предводителя. Затем карета патриарха двинулась по Воскресенской и Театральной площадям, по Петровке и Кузнецкому Мосту, по Неглинному проезду и Трубной площади, через Самотеку – на Троицкое подворье, где Тихон жил последние полгода в качестве московского митрополита и
