пылает мое лицо. Я не хотела срываться на глазах у Мэй. Мне и так было тяжело из-за того, что она испортила мне жизнь, и не было нужды еще больше унижаться перед всеми.
Оставив полупустую тарелку, я выбежала из кухни, опустошенная.
В школе все продолжалось так же плохо. Мэй и Себастьян скользили по коридорам рука об руку, как король и королева, занятые исключительно друг другом. А мне приходилось работать с ними обоими в «Регале», поскольку Себастьян предложил Мэй постоянную должность.
Я также избегала Зика. Я почти не разговаривала с ним после нашего «свидания» на вечеринке в честь Хэллоуина. Я не знала, нравлюсь я ему или нет – скорее всего, нет, поскольку на вечеринке мы с ним почти не разговаривали, – но игнорировала всю эту ситуацию и просто продолжала смотреть в пол. Все было так же, как до появления Мэй, только еще хуже, потому что у меня больше не было Айзека. Я даже потеряла желание заниматься фотографией, оставив свое портфолио для заявки на участие в летней программе незаконченным.
На следующий день за обедом Мэй заняла место за столом Лариссы раньше, чем я успела сесть. Я тоже почти постоянно сидела с Лариссой и ее стаей. Хотя я практически не разговаривала, но, по крайней мере, прикрывалась тем, что нахожусь вместе с группой. Но сегодня сесть было некуда.
– О, прости, Джулс, – утешила меня Мэй, делая неискреннюю попытку найти другой стул. Последние несколько дней она старалась быть со мной очень милой, но я не могла смотреть на ее лживое лицо.
– Забудь, – быстро ответила я и выбежала из столовой. Мое желание притворяться, будто меня все устраивает, иссякло.
В туалете для девочек я уставилась на себя в зеркало. По щекам текли черные от туши реки слез. Бесполезно было пытаться остановить их.
Моя жизнь была отстоем. Я перестала быть Никем, поэтому не могла больше жить в анонимности, но и не вписывалась в ряды Кого-То. Я общалась с ними, но то, что произошло между мной и Мэй, образовало между нами трещину, которая оказалась слишком широкой, чтобы ее можно заделать.
Но хуже всего было то, что уже я вкусила крутизну и сладостную уверенность, которую она дарила – только для того, чтобы испытать предательство со стороны того самого человека, который приобщил меня к популярности.
У меня заложило уши от мысли, что я единственная, кто смог разглядеть фальшь Мэй. Все остальные любили ее. Никто даже не поверит мне, если я скажу о ней что-то плохое. Я буду выглядеть сумасшедшей.
Мэй стала социально неуязвимой.
Я потянулась за бумажным полотенцем и вытерла лицо. Мне нужно было продержаться еще несколько уроков, и я смогу скрыться в тишине собственного дома.
О нет, подождите, там же была Мэй.
Может, это я должна была сбежать?
«Держи себя в руках, Матис. Ты сможешь это сделать, – подбадривала я себя. Просто продержись до конца дня».
Взяв себя в руки, я вышла из туалета, миновав двух девушек-готов, которые заходили туда, вероятно, чтобы накрасить губы чересчур темной помадой.
Я свернула в коридор и чуть не врезалась в Айзека.
Он уставился на меня, глядя в мои покрасневшие глаза. Я тут же отвернулась, вытирая нос о свою темно-синюю кофту из вареной шерсти.
Я приготовилась выслушать сердитую тираду: Айзек наверняка ненавидел меня до глубины души. И я его не винила. Я вела себя с ним как полная скотина.
– Пойдем, – сказал он, беря меня за руку. – Тебе нужен свежий воздух.
Удивленная, я позволила вывести меня на улицу. Я шла, не поднимая лица и стараясь не встречаться взглядом ни с кем на нашем пути.
Когда мы вышли из здания, прохладный воздух успокаивающе коснулся моей кожи. Айзек подвел меня к скамейке и велел сесть.
– Вот, – сказал он, протягивая мне шоколадный батончик. Предложение мира.
Я почувствовала, как мои глаза снова налились слезами, как будто кто-то опять повернул кран.
– Прости меня, Айзек. Я знаю, что вела себя как идиотка. Я думала, что эти глупые девчонки – мои подруги, но, очевидно, ошибалась, и я пойму, если ты возненавидишь меня навсегда. Просто Мэй так быстро вошла в мою жизнь и стала занимать все мое место. Я не хотела, но я оттолкнула своего лучшего друга… и я не знаю, как его вернуть.
Наступило долгое молчание, пока мы смотрели, как несколько беззаботных старшеклассников курят на другой стороне улицы.
– Ты виновата в том, что ранила мои чувства, – наконец признал Айзек. – Но я знаю, что у тебя были смягчающие обстоятельства.
– Что я могу сделать, чтобы загладить свою вину, Айзек?
– Пообещай, что больше никогда не будешь такой дурой, как сейчас, ладно?
– Договорились, – улыбнулась я. Ветер нес по тротуару ворох листьев. – В ней что-то есть, Айзек. Я не знаю, что именно.
Айзек кивнул.
– Да. С тех пор как она появилась, ты стала другой.
– Она хорошая, но вроде как и нет. И все ею одержимы! Включая мою мать!
– Ужас! – воскликнул он. – Это из «Апокалипсиса сегодня»[54], да? – добавил он, просто чтобы проверить.
Я кивнула, улыбаясь сквозь слезы. Я рассказала ему абсолютно обо всем, что произошло, как и должна была сделать с самого начала. Он широко раскрыл глаза, когда я рассказывала ему о белой розе, о том, как я выбежала из дома посреди ночи, о щенке, напавшем на мою сестру, о пожарном, который тащил меня на плече. Внимательно выслушав мои объяснения, он поверил мне – и это было таким облегчением.
– Она абсолютно все испортила, – заключила я. – Мои родные почти не общаются друг с другом. А, и вот еще что, моя мама теперь даже не берет меня в Чикаго.
Айзек покачал головой, соглашаясь с тем, что действия Мэй были преступными.
– Вердикт вынесен: она отстой.
– Я знаю, что до того, как она появилась в моей жизни, я не была крутой. Но, по крайней мере, я была счастлива. – Я вдохнула холодный воздух. – Хотела бы я разоблачить ее, как в фильме «Все о Еве»[55], и тогда мама увидела бы, насколько она двулична, и выгнала бы ее.
– Ты должна разоблачить ее, – согласился Айзек. – Покажи всем, какая она на самом деле плохая.
Неужели я действительно могу сделать что-то подобное? Разоблачить Мэй в надежде, что мама или папа отправят ее жить к другим людям?
Я дрожала, обдумывая то, что предложил Айзек.
Он встал.
– Тебе нужно выпить горячего шоколада. Пойдем, я куплю тебе его.
– Я тебя не заслуживаю, – улыбнулась я.
– Знаю, – самодовольно ответил он.
