гонений. Преследовали все колена, укрывшиеся среди других народов и не узнавших от них тепла. Теперь они углядели его, и от них нет спасенья.
Паника Лемнера была велика, отчаянье нестерпимо. Мутный волдырь набухал во лбу, пучил глаза. Лемнер выхватил золотой пистолет, вырвался из кустов на поле, помчался в колосьях, воздев пистолет, подобно легендарному комиссару, подымавшему роту в атаку.
— Я — «Пригожий»! — он бежал навстречу танкам.
Чёрный разрыв затмил небо. Лемнер исчез.
Очнулся от тряски. Он трясся на сгорбленной спине. Спина была Вавы. Лемнер висел на Ваве, обняв его плечи. Вава держал его запястья, встряхивал поясницей. Лемнер подскакивал, и Вава бежал. Кругом горело. Была ночь, горело хлебное поле. Они бежали среди горящей пшеницы. Лемнер видел рыжие космы огня, падающие колосья, слышал запах горелого хлеба. Он опять исчезал и перед тем, как исчезнуть, косноязычно простонал:
— Вава, меня не бросай!
Очнулся на холодной земле. Была ночь, небо едва светилось. Вава лежал рядом и сипло дышал. Близко темнела громада танка. Лемнер различал башню, съехавшую набок пушку. Не знал, чей танк, свой, чужой? Слышал запах окалины. Моргнуло и посветлело. В небе зажглась осветительная бомба, жёлтая, как дыня. Слабо покачивалась, озаряла танковые катки, отвалившуюся гусеницу и убитых танкистов. Самый ближний лежал лицом вверх. Бомба освещала жёлтое, с чёрным ртом, лицо. От носа на щёку падала острая тень. Бомба померкла, погасла. Лица танкистов исчезли. Лемнер успел промычать:
— Вава, не бросай! — и канул.
Он снова очнулся на спине у Вавы. Ноги его волоклись по земле. Вава хрипел, останавливался, бормотал, чертыхался.
— Вава, не бросай!
Лемнеру казалось, за ними стремится погоня. Его настигает голый по пояс пленник с крестами и свастиками. Бежит чернолицый африканец в малиновом берете, играя белками. Скачет президент Блумбо, требуя назад золотой пистолет. Французский геолог ударяет в землю голыми пятками. Чук и Гек, все в земле, прыгают огромными скачками, как кенгуру. Африканка Франсуаза Гонкур летит, не касаясь земли. Проститутка Алла развевает шёлковое платье. Все стремятся его настичь, тянут руки, и он лепечет:
— Вава, не бросай!
Погоня отстала. Лишь в чёрных полях семенил младенец на крохотных ножках.
— Вава, не бросай, умоляю!
Лемнер очнулся от холода. Кругом текла ночная вода. Они перебредали реку. Вава останавливался среди потока. Лемнеру казалось, что Вава хочет сбросить его. Далеко по реке, среди тёмных вод, светилось, переливалось, мерцало, как новогодняя ёлка. Лемнер знал, что там находится рай. Мама вешает на ветку серебряный шар. Папа сажает на вершину стеклянное самоцветное остриё. Лемнер тянулся к мерцанию, хотел попасть в рай.
— Вава, оставь меня здесь!
Он очнулся один, на земле. Над ним было огромное звёздное небо. Щёки, губы, лоб чувствовали холод звёзд. Огромным жемчужным мазком сиял Млечный путь. Между Лемнером и Млечным путём не было ничего, что их разделяло. Лемнер был наедине с Русской историей. Млечный путь был Русской историей.
Беспамятство Лемнера прерывалось мгновениями мутных пробуждений, и тогда ему казалось, он слышит свист вертолётных винтов, видит бородатое лицо в белой шапочке, флакон капельницы с мерцающей каплей солнца.
Ему являлся рай, далёкий, мерцающий, среди тёмных вод. Он стремился в рай, благодарный Ваве, что тот его отпустил. Он плыл по тёмным водам, приближаясь к раю, уповая на близкое блаженство, на прекращение мук, на чудесное избавление. Рай был близок, плыть становилось легче. Но неизвестные руки хватали его ногу, тянули обратно, против течения, и рай удалялся.
Лемнер очнулся в белой палате. Огромное окно было белым, шёл снег. Над ним склонилась Лана, её чудесное средиземноморские лицо, пунцовый рот. Прохладная рука у него на лбу.
— Я в раю? — прошептал Лемнер, радуясь волшебной белизне, из которой возникла Лана.
— Ты умирал, уходил, удалялся. Но я хватала тебя за ногу и не пускала. Врачи начинали над тобой хлопотать, ставили капельницы. Но ты уходил, и я хватала тебя за ногу и не пускала.
— Ты колдовала, ворожила? Они гнались за мной, хотели меня растерзать!
— Тебе оставалось жить несколько минут. Я отняла от моей жизни половину и отдала тебе. Ты не умер. Теперь мы будем жить и умрём в одночасье.
— Любовь моя, — он чувствовал у себя на губах её дивные пальцы и целовал. Она разделась, легла в его больничную кровать, прижалась всем своим длинным телом, ногами, плечами, бёдрами. Выплеснула ему на грудь свои груди. Лежали, и он чувствовал, как переливается в него её жизнь. Дремал, блаженно улыбался.
Глава двадцать вторая
Исцелённый, с запекшейся раной на голове, Лемнер вернулся в Москву героем. О нём писали, о нём говорили, его имя звенело в военных сводках. Именитый художник Шилов выставил в Манеже картину, где Лемнер с золотым пистолетом бежит на вражеские танки. Картина называлась «Золотой пистолет». Литератор Войский сочинил поэму «Лемнер». Там были строки: «И пусть промчатся сотни лет, истают в медленной реке. Твой златокрылый пистолет сияет в поднятой руке». Певица Вика Цыганова распевала: «Красавчик Лемнер, улыбнитесь. Я вас люблю, мой храбрый витязь!» Вышел президентский указ о награждении Лемнера Михаила Соломоновича орденом Мужества. Лемнер сбросил опостылевший камуфляж, обрядился в безупречный костюм, белоснежную шёлковую рубаху, повязал итальянский лазурный галстук и отправился в Кремль получать награду из рук Президента Леонида Леонидовича Троевидова.
Награждение проходило в Георгиевском зале Кремля. Лемнера восхищало царственное великолепие зала. Беломраморные плиты с золотыми письменами, где значились полки, батареи, флотские экипажи, послужившие Отечеству. Письмена волновали Лемнера. Он представлял, как среди прославленных имён появится имя его героического формирования «Пушкин». Хрустальные люстры сверкали, как солнца. Лемнер, сжимая веки, превращал люстры в волшебные радужные светила. Спасаясь от погони, на чёрной реке он видел далекое волшебное сверкание. Теперь он понял, что мерцали эти дивные люстры, светились золотые письмена. Он хотел доплыть до них по чёрным водам, но они угасали. Во время бреда люстры снова явились, как огромные бриллианты. То был образ рая. Он хотел оказаться в райском сверкании, но его схватили за ногу и не пускали. Теперь царственная красота окружала его. У резных золочёных дверей стояли два гвардейца в киверах, красных мундирах и серебряных аксельбантах. Они распахнут двери, и в золотом сиянии появится Президент России Леонид Леонидович Троевидов. Поглядывая на заветную дверь, расхаживали приглашённые на церемонию именитые персоны. Виднелись телекамеры.
Лемнер, ступив на дворцовый пол, собранный из драгоценных пород, увидел Анатолия Ефремовича Чулаки. Рядом теснились апостолы вероучения России Мнимой. Вице-премьер Аполинарьев, ректор Высшей школы экономики Лео, публицист Формер и театральный режиссёр Серебряковский.
В стороне, не приближаясь к Чулаки, окружённый генералами,
