теперь я улыбаюсь во весь рот и сдерживаю истерический смех, который так и рвется наружу. Темыч озорно смотрит на меня, а Ромка вопросительно молчит.
– Вы Аделина, да? Нас что-то не представляют.
– Мы знакомы, Ром. Сейчас ты почувствуешь себя еще более неожиданно, – я реально начинаю глотать смех, представляя, как это выглядит со стороны. – Извини, брат, в такую уж семью ты попал. У нас, видимо, все происходит с переподвывертом.
– Брат? – Теперь наступает очередь переглядок с мамой. Жалко я не поставила скрытую камеру запечатлеть эту сцену. – Только не говорите, что жена Потапова оказалось еще одной дочерью отца.
Замечаю, как на слове “отец” он бросает беглый взгляд на Тему, но тот и бровью не ведет, а начинает странно пыжиться. до меня доходит, что мой родной братец тоже едва сдерживается, чтобы не прыснуть от смеха.
– В каком-то смысле так, – делаю глубокий вдох и на выходе выдаю невероятную историю Киры Дружининой, что решила обмануть судьбу, но лишь жестоко обманулась сама.
Пока говорю, Темыч похлопывает Ромку по спине, а мама берет его за руку. Это выглядит так мило, что вместо сдерживаемого хохота, я начинаю давиться подступающими слезами. Истеричка! Неадеквашка! Когда заканчиваю свой монолог, жду хоть какую-то реакцию от бывшего парня и старшего брата в одном лице. Ноль реакции. Он в шоке.
– Если это шутка, то это вообще не смешно. Я похоронил Киру. Мы похоронили Киру. Наталья Андреевна, вы же лично опознали тело. Оно было обезображено так, что пришлось хоронить в закрытом гробу, – его голос обрывается.
Мы втроем продолжаем молчать, давая ему самое важное сейчас – время выйти из шока и переварить новые реалии.
– Ром, прости… – Я первой прерываю паузу. – Тогда я жить не хотела. Винила себя в папиной смерти. Похищение еще. Думала, если сбегу ото всех, избавлю вас от себя, как от заразы, то так будет лучше для всех…
– Этого. Не. Может. Быть.
– Я тоже так думал, когда одним днем узнал, что у меня и сестра живая есть, и брат старший, еще и племянница, которая теперь меня строит, но я на это согласен, – Тема приобнимает Рому, но тот все еще находится в прострации
– Помнишь, ты мне говорил, что узнаешь мои глаза из тысячи, когда мы смотрели фильм про восток, не помню название. Ну, там еще девушку похитили и в рабство продали? – Придвигаюсь к середине стола, облокачиваясь на руки, и смотрю на него в упор. – Так вот же мои глаза! Они не изменились. Папа всегда держал слово, и ты держи. Ромка, это я, Кира. А еще ты говорил, что всегда будешь меня любить. Что, передумал?
Вижу, как Рома отодвигается от меня, упираясь спиной в стул. Тема хватает графин с водой и выливает ему все содержимое на голову, от чего наш старший брат подскакивает и начинает шумно дышать и хлопать глазами. Средний брат поднимается вслед за ним и слегка бьет по щекам, приводя его в чувство.
– Кира?! – Рома не отрывает от меня взгляд и зовет по имени. Кажется, холодный душ подействовал! – Вот ты засранка!
– Рома! – Срываюсь со стула и бегу обнимать его. Пусть хоть чучелом огородным, хоть собакой сутулой меня называет! Я не обижаюсь, на все согласна.
Так, на одного человека, познакомившегося с новым обличием Киры Булатовой, становится больше.
***
Прижимаю к себе тепленькую спящую Оливку, как услышу стук в дверь. Сердце бешено колотится. Тело с размаху в жар. В голове – паника. Неужели Макс?
Выбираюсь из кровати и бегу к двери. Там уже Тема. Он пропускает в дом Марину, маму Макса, с воздушными шарами и Михалыча с огромным букетом гортензий. Я ведь также раньше поздравляла маму с папой и братом сразу после полуночи, но мы забыли и про эту традицию.
– Надеюсь, не разбудили Оливку? Мы на минутку буквально, поцелуем именинницу и уедем, – они извиняются за шум, а я стою и смотрю на них, как на чудо. Вот кто украшал мамину жизнь все это время. И моя благодарность не имеет границ.
Подхожу к Марине и крепко ее обнимаю. Она смущается. Обнимаю и Михалыча. Он тоже смущенно улыбается.
– Секундочку. Сбегаю в комнату за своими цветами. Хотела утром подарить. Но ваша идея нравится мне больше.
И вот мы стоим вчетвером у двери в мою комнату, я аккуратно стучу в дверь, держа одной рукой композицию с белыми диантусами и гиацинтами.
– Да заходите уже, слышу ваши перешептывания, – мамин голос из комнаты заставляет улыбнуться.
Мы заходим к ней и, не сговариваясь, шепотом хором скандируем:
– С днем рож-де-ния! С днем рож-де-ния! Ура!
Мама уже сидит на кровати с распахнутыми объятиями, куда мы с обожанием падаем. Мы с Темой и Мариной звонко ее целуем и говорим, как сильно ее любим. Михалыч держит дистанцию, деликатно обнимает ее и быстро отходит.
– Ну, мы домой, – Марина кивком головы зовет своего помощника уходить. Она сама как облако нежнейших гортензий, именно с этим цветком она у меня и ассоциируется.
– Я провожу, – выхожу с ними на крыльцо, наслаждаясь ночной прохладой и звоном сверчков. Марина рядом. Михалыч торопливо уходит в машину. – Знаете, когда-то в моей семье мы также дружно поздравляли друг друга сразу после двенадцати ночи. Спасибо вам, что напомнили про это.
– Ко мне на ты, помнишь? Неужели я такая старая?
– Что вы! Вы, то есть ты, роскошная молодая женщина! Такая красивая, глаз не могу отвести.
– Спасибо, Аделина, ты тоже очень красивая. Жене повезло с тобой, – она говорит это вроде ровным тоном, но я ловлю в нем нотки грусти. – Береги его, он очень хороший человек. Я сейчас расскажу тебе небольшую историю, чтобы не было между нами недомолвок, откуда мы знакомы.
– Что вы, – но она останавливает меня, и я впервые слышу рассказ о том, как именно крестный по просьбе папы нашел и вытащил ее из клиники для неудобных жен, как он не дал превратить ее в живую мумию на препаратах для убивания психики. Крестный никогда мне это не рассказывал. Я просто знала, что маме Макса помогли и какое-то время прятали, пока не посадили ее мужа.
– Мне так жаль, что вы это пережили, – сочувствую ей и сдерживаюсь, чтобы еще раз не кинуться к ней на шею.
– Я в порядке. Но я никогда не забуду это. Всегда буду благодарна Жене за эту возможность просто жить и быть рядом с любимыми, – смотрю на нее и в груди волнение, по-женски чувствую тепло, обожание и
