лишь бы не опускать глаза ниже, на предмет моего страха и начинаю пятиться вместе со стулом назад. Встаю. Чувствую, как меня качает. Дядя Женя что-то спрашивает, но я не слышу, что именно, просто тяну улыбку в ответ. Боже, ну почему именно сейчас, на таком важном для мамы дне, со мной это происходит?! Я ведь даже успокоительные с собой не брала, совсем забыв о такой вероятности.
Не знаю, как, но я добираюсь до туалета. Толкаю плечом тугую дверь, навалившись на нее всей тяжестью тела, и захожу в кабинку. Молча оседаю спиной об стену на пол, тянусь до замка, но пальцы не слушаются и не могут повернуть щеколду. Обхватываю руками голову, зажмуриваю глаза и окончательно сдаюсь приступу, отпуская из-под контроля тело, которое тут же начинает еще больше трястись. Слышу, как начинают стучать зубы, а сквозь них тянется протяжный вой откуда-то из глубины тела, пытаюсь производить как можно меньше шума.
Не сразу замечаю стук в дверь. Чувствую сначала легкий сквозняк, а потом чьи-то руки на своих пальцах. Не могу открыть глаза. По-прежнему ничего не слышу, только гул в ушах. Начинаю еще больше сжиматься в комок ужаса, но кто-то обнимает меня мощными руками. Только по запаху до меня доходит, кто именно. Макс. Нам тесно и тепло друг от друга в туалете, но сейчас это меня и спасает, постепенно вытаскивая из затуманенного сознания. Он обнимает меня не только руками, но и коленями, головой, создавая вокруг меня защитный кокон, который все больше действует на меня успокаивающе. Чувствую, как тугие плечи, в которые вжалась голова, начинают обмякать, расслабляться. Кажется, меня отпускает приступ, но мне все еще до одури страшно.
– Макс, не уходи, – цежу сквозь зубы с закрытыми глазами. – Пожалуйста. Еще пару минут и меня отпустит.
– Я здесь, Ада, – еще сильнее прижимает меня к себе. Я шумно вдыхаю и выдыхаю воздух, уткнувшись носом ему в шею. Кислород вперемешку с его парфюмом окатывает меня внутри приятной теплотой, отвоевывая охваченные паникой внутренности.
– Я… Мне плохо, когда я вижу ножи… Совсем забыла про это, когда делала заказ. Давно со мной не было таких приступов, я же не хожу в рестораны, чтобы не провоцировать себя, – шепчу прямо в шею, не в силах оторвать от него свое тело. Оно словно пластилин, принимает нужную форму, идеально подстраиваясь под каждый его изгиб.
– Как я могу тебе помочь? – Он гладит мои волосы, слегка отстраняется от меня, но я еще сильнее льну к нему.
– Ты уже помогаешь. Я могу говорить, значит мне лучше. Еще минутку и я отлипну от тебя, обещаю.
– Не отлипай, – от хрипотцы его голоса внутри все содрогается, но уже не от паники, а от невероятного трепета момента, от его близости, от его дыхания на волосах. Мне кажется, что я даже слышу рокот его сердца. Или это мое рвется наружу? – Так на тонированные стекла у тебя такая же реакция? Ты не шутила тогда?
– Не шутила. С годами я все реже реагирую на мои триггеры, но не всегда могу себя контролировать… – все также шепчу, касаясь губами его кожи. Так хочу вонзить в нее зубы и только при мыслях об этом замечаю, что они перестали стучать.
– Что же с тобой случилось, Аделина? – В его голосе слышу горечь со злостью, он сильнее прижимает меня к себе, а я начинаю захлебываться эмоциями и от воспоминаний о его отце, и от момента “здесь и сейчас” так, что тело резко передергивает. – Тише, тише, что я могу сделать, Аделина, скажи?
– Отвлеки меня… – Высвобождаюсь из его сладкого плена так, чтобы видеть его глаза.
Он перестает дышать, потому что я, с открытыми глазами, тянусь к его губам, в то время как он вообще не двигается. Вот я слегка касаюсь любимых губ. Трусь об них своими. Замираю на секунду, не веря, что действительно это делаю. Он, как и я, не закрывает глаза. Все также не шевелится. Нижней губой поднимаюсь к его верхней, обдавая его влагой своего рта. Он глотает слюну, отчего его губы еще плотнее прижимаются к моим. Наши микробы рвутся навстречу друг другу, они, также как и их хозяева, истомились друг по другу. Я зачерпываю языком всю его микрофлору, тесно переплетая со своей. Мозг отключается, я парю где-то над землей, вне стенок этого туалета, далеко за пределами своих фобий. Есть только я и он. И наш невесомый поцелуй, который длится вечность.
Мы оба вздрагиваем от звука открываемой двери. Входит Михалыч и, видя нас, деликатно покашливает и заходит в соседнюю кабинку.
– Аделина…
– Максим…
Мы с невероятным трудом разрываем связь между нашими ртами, но контакт глаз не прекращаем.
– Тебе лучше?
– Да…
Он поднимает меня с пола и выводит в общее помещение уборной. Включает воду, берет мои руки в свои и тщательно их намыливает и смывает пену холодной водой. Потом своими влажными руками, словно полотенцем, проходится по моим щекам, под глазами, по губам, отчего я делаю вид, что сейчас его укушу, но он не вырывает пальцы и я обхватываю один из них зубами. Как он когда-то. По хитринкам в его глазах читаю, что он вспомнил об этом же моменте.
– Я вижу, тебе лучше, – киваю в ответ, отпуская его палец и облизывая губы. В зеркале вижу, как из туалета выходит его водитель и прячет от нас глаза. Макс отодвигает нас к выходу, освобождая ему проход к раковине. – Михалыч, побудь здесь немного с Аделиной, я скоро за ней вернусь.
Пока его нет, мы неловко молчим. Михалыч усиленно, раз на третий, моет руки. Я поправляю макияж. Каждый из нас как будто абсолютно по делу торчит в туалете. Заходит Макс и Михалыч, с большим облегчением, выходит.
– Пойдем, твое отсутствие стало заметным. Оливка тебя потеряла.
– Спасибо, что помог.
– Был бы я умнее, дождался бы очередной твоей панички, чтобы был еще повод тебя поцеловать. Но я дурак, Аделина, поэтому можешь не бояться идти за стол, там нет ни одного ножа. И не будет. Там тебя ждут муж и дочь.
– Можно и без повода. Тебе. Всегда, – я оставляю поцелуй на его щеке, застывая так на несколько секунд. – Максим, ты становишься моим лекарством от всех страхов. Кажется, ты всегда должен быть под рукой. Но есть одна проблемка. И пора ее устранить.
Я выхожу из комнаты и тяну его за собой, видя, что он решил не идти следом за мной. За столом при виде
