чтобы обладать подобными привычками. Думается мне, ему не терпится отстоять все формальности и забыться за игральным столом. А бледность его вся от того, что дни напролёт он проводит он в стенах Немецкого клуба за бесконечной игрой, лишь бы не видеть жену, которая, из-за своей природной бойкости, докучает ему страшно.
Он кивнул на кряжистую даму в оранжевом платье и в шляпе-коробочке.
– Но к чему вы это? – спросил обер-полицмейстер.
– Pardon?
– Не хотите ли вы сказать, что по мне так же видно, чего я желаю, как и по этим людям, которых вы так мастерски разложили на кости и мясо?
– Это не должно обижать вас. Я всего лишь человек, который смотрит с интересом на других людей. А когда смотришь на людей с интересом, начинаешь видеть их суть.
– Изволите изложить мне мою суть, как вы её видите?
Дюпре отошёл на полшага от Победоносцева, взял себя за подбородок и оглядел обер-полицмейстера с прищуром. Обер-полицмейстеру стало не по себе от этого его взгляда.
– Вы сложнее остальных. Ваша закрытость указывает на некое нереализованное желание. Но обычный человек спускает энергию, чтобы это желание реализовать. Поэтому только у меня и есть работа. Но вы, вы другое дело. Вы, напротив, бежите от этого желания. Запрещаете себе желать. Подменяете желание служебными устремлениями и всякими ложными понятиями вроде чести и долга, которые, по сути, нужны вам лишь для того, чтобы отбить злачный аромат, который источает ваше глубоко сокрытое истинное желание. Вы, вы страшный человек, Виктор Георгиевич…
Из-за спины рявкнул знакомый голос:
– Ба! Ах вот он где! Мой самый бесценный гость!
Граф, шатаясь, шёл к Дюпре, приветственно расставив в стороны руки.
Шереметев потеснил телом Победоносцева и захватил Дюпре в стальные объятия. Из лёгких иностранца вырвался непроизвольный вздох.
Граф отпустил его, похлопал по плечам и оглядел с любовью с ног до головы.
– Днём с огнём не сыщешь мерзавца! – пожаловался граф. – Вам ли не знать, Виктор Георгиевич. Но теперь вы познакомитесь и, я надеюсь, вместо подозрительности, между вами установятся преотличные приятельские отношения. Что же мы, господа, шатаемся здесь, как кучка декабристов? Внутри полно дам и выпивки! И вы, Виктор Георгиевич, просим, просим.
Победоносцев отчего-то обернулся на странного возницу. Его повозку оставили у входа. Лошадь привязали и надели на морду торбу с сеном. Извозчик сидел на козлах в той же позе. Остальные слуги потеряли к нему интерес и разбрелись по ближайшим трактирам. Дождь заливал его богатырские плечи, капал с обгрызенного картуза на большой обтянутый кушаком живот.
* * *
Отец Серафим мрачно наблюдал, как крупные капли бьют в стекло. В такую погоду никто не выползет из дома и не придёт к нему, чтобы разложить партейку-другую в винт, о чём он, грешным делом, мечтал.
Даже Олежка – из дьячков первейший шулер – и тот побрезгует мочиться под таким дождём. На прошлой неделе Олежка так крупно срезал отца Серафима, что наутро всю службу мерещилось ему, что не лики святых в храме висят, а сплошные короли, дамы да валеты в окладах. А он перед ними, словно шестёрка бубновая, мечется. Не говоря уже о том, что потом всю неделю пришлось сдерживать себя в излишествах и вымаливать у Господа и у попадьи прощение.
Отец сморгнул горькие воспоминания и ухнул кулаком по столу. А впрочем, приди сейчас Олежка, разыграл бы его, ох и разыграл! Но в глубине души он всё же был рад, что Олежка, сучий сын, не придёт и опять не оставит его без штанов.
«Запретить надо карты, бесовское это дело», – подумал отец и засобирался было спать. Он уже представлял, как лежит на пуховой перине и снится ему, по обыкновению, ладный чистенький приходик.
А ведь как жил раньше! То свадебка, то покрестит кого, то отпевание, то басом затянет «Благие лета» так, что антресоли трясутся. Да так и сыпались бумажки в карман синенькие и красненькие. И попадья не брюзжала. А тут и паствы-то почти нет. И доход у населения не тот. Вот и жениха дочке как сыскать? Кто приход такой забрать захочет? Плачет по ночам дочурка, а попадья суставы каждый день выкручивает. Мол, получай, старый чёрт, за пьянство и разгильдяйство судьбину свою.
Поразмыслил об этом отец Серафим, и всё желание спать как-то само собой улетучилось. Вместо него на его правое плечо приземлились несколько взъерошенных чертят.
Один из них принялся дёргать батюшку за бороду, другой же повис на мочке уха.
– А ну сгиньте, – пробасил Серафим и смахнул чертей ладонью, – не до вас сейчас.
Чертята скатились по руке и подвисли в воздухе на маленьких кожистых крыльях.
– Погода-то скверная, святой отец… – пропищал один, – да и попадьи треклятой нет.
– И неделю ещё не будет! – подтвердил второй.
– А что погода? – ответил Серафим. – Нормальная погода…
– Так зябко же спать будет! – ответил чёрт и пихнул локтем собрата, который болтался в воздухе вверх тормашками, демонстрируя служителю церкви волосатый зад.
– Накернить бы! – вскрикнули они хором.
– Бахнуть! – уточнил первый. – Так и спится легче и теплее, а главное, ведь одна рюмашка всего. Она и для здоровья полезна, и завтра никаких последствий.
Серафим вздохнул. У чертей были свои аргументы.
На левое плечо приземлился ещё кто-то. Он учуял запах ладана и вовсе не удивился, когда повернул голову и увидел на левом плече с десяток маленьких ангелочков.
– Ох, и вы ещё здесь! – взвыл Серафим.
– Не слушай и-и-х! – пропели ангелочки хором.
Черти зашипели и начали нарезать круги вокруг головы священника.
– Даже сын Божий обращал воду в вино. Не для того же, чтобы оно потом в заначке лежало кисло!
– Не пе-е-е-е-е-й! – затянули на все голоса ангелочки, не предъявив, впрочем, никаких подкрепляющих аргументов.
– Да и что будет от единственного глотка? – кружил чёртик над самым ухом.
Отец Серафим призадумался над ответом.
В это время ангельский хор затянул долгую тревожную ноту.
Черти загоготали и принялись планировать, как стервятники, над прижавшимися друг к другу хрупкими белыми созданиями.
– Гре-е-е-х! – наконец прогремел хор и затих, задрожал.
Отец выпрямил спину и прочистил горло. Грех себе позволить он никак не мог. Поклялся же попадье, что в рот не возьмёт, пока её не будет.
– Грех – это быть сухим в такую погоду! – засмеялся чёрт, будто прочитав его мысли.
Его напарник в это время изловчился, вытянул из середины хора молодого голубоглазого ангелочка и понёс куда-то в тёмный угол комнаты. Ангелочек пищал, брыкался и хлопал крыльями. Вскоре послышался хруст и чавканье, и его тонкий голосок оборвался.
Через минуту чертёнок вернулся с
