Я взял лопату и вернулся к Прыкажнице, которая продолжала сидеть на том же месте. Я постоял поодаль за ее спиной пару минут, и все, кого она просила о помощи, либо уходили, либо торопливо проходили мимо или пытались прогнать ее, как бродячую козу. На шестой раз ее пнули, чтобы отошла подальше от аттракционов, а дважды ей досталось просто так. Я подождал, пока толпа рассосется, затем подошел к ней.
– Привет, – медленно проговорил я, поскольку не знал, не влияет ли состояние кожи Прыкажников на их разум и слух, – я Эдди де Мальва.
Как оказалось, болезнь не влияла ни на что.
– Привет, Эдвард, – сказала Прыкажница нормальным голосом, – меня зовут Линдси. Линдси Зеленая, хотя я больше не использую фамилию. У тебя с собой лакрицы нет?
– Нет.
– Жаль. Купить я не могу, и никто никогда не дает мне лакрицы, когда я попрошайничаю – только монетку или еду. Побираться так паскудно. Ты никогда не побирался?
– Нет.
– Всем стоит – в какой-нибудь момент жизни. Разок понищенствуешь, совсем по-другому смотришь на свое отношение к другим.
– Звучит разумно.
Складки ее капюшона на миг упали, и я впервые увидел ее лицо. Она была истощенной, грязной, кожа ее почти отслаивалась, но она была молода, немногим старше двадцати, и у нее были яркие, настороженные глаза. Нос у нее был маленький, вздернутый, и портила его только открытая язвочка на самом кончике.
– Ты умеешь говорить нормально? – удивился я.
– Прежний голос, который ты слышал – попрошайницкий.
– И помогает?
– Как правило. Ты здесь, чтобы убить меня этой лопатой?
– Нет, ты просила помочь похоронить твое дитя.
Она несколько секунд смотрела на меня.
– О, так я неверно поняла. Я принимаю твое предложение.
Она протянула мне руку – я помедлил лишь секунду, прежде чем принять ее, и она повела меня к отхожим ямам. Смрад был тяжелый, но я изо всех сил старался не показывать этого. Я чувствовал, как трется о мою кожу шершавая кожа ее руки и ощущал влажность язв. Она остановилась за рощей серебристых березок, где было безлюдно, и обернулась ко мне:
– Здесь будет хорошо.
– Соболезную твоей потере, – сказал я, вонзая лопату в землю.
– Ничего я не потеряла, – ответила она, – я ни разу не была беременна и даже не ощущала чужой кожи своею. Смотри.
Она показала мне ребенка, который был вовсе не ребенком, а большой телесного цвета куклой без одной ноги.
– Кукла?
– По какой-то причине дети Прежних играли с ними, – сказала она. – Я думаю, дети Прежних были мягкими и уязвимыми гораздо дольше наших; может, даже не могли разговаривать по-взрослому до трех лет или выполнять полезную работу до восьми.
– Я такое слышал. Так ты хочешь, чтобы я похоронил твою куклу?
– Нет, – сказала она, обнимая маленький манекен и пряча его в складках плаща, – но у меня есть два вопроса: откуда ты знаешь, что моя болезнь не заразна?
– Я не знал.
Она кивнула, довольная моим ответом.
– Тогда второй вопрос: ты приехал на Ярмарку, чтобы что-то найти?
Теперь я понял. Я проявил благородное намерение, и вот награда. Моя мать наверняка сделала что-то подобное для кого-то вроде Линдси много лет назад.
– Я ищу Вестника.
– Тогда тебе надо пойти и поговорить вот с ним.
Она показала мне на человека, который сидел на бревне возле фургона, глядя на нас.
– Спасибо, – сказал я. – Вот, возьми.
Я дал ей монетку в десять баллов, самую большую и наименее истертую, что у меня были. Пожелал ей всего доброго и пошел к мужчине, одетому в хорошо поношенный Экстремальный туристический № 2 не по размеру.
– Господин Бакстер? – Узнав его, я помахал рукой. – Что вы здесь делаете?
В свою очередь он, очевидно, не узнал меня, но понял причину моей растерянности.
– Ты хочешь сказать, – медленно произнес он, что еще какой-то Бакстер уцелел?
Это не был наш Бакстер, наш Апокрифический Человек, это был другой. Изначально их было десять, как говорил наш Бакстер, и он считал, что остальные мертвы. Похоже, этот тоже так считал.
– Одного я знал, – ответил я. – Бакстера № 4.
– Я его помню. Якобы загадочный и слегка плаксивый.
– Он. Когда вы в последний раз виделись?
– Уу, – сказал он, крепко задумавшись, – лет сто двадцать назад, может, больше. Как у старого приятеля дела?
– Не знаю. Он жил в Восточном Кармине, а у нас была эпидемия Плесени…
– Мы не подвержены Плесени.
– …которую уничтожил очистительный огонь с небес.
– Мы подвержены истреблению очистительного огня, – признался он. – Пойду-ка я все же поищу его. Какой город, говоришь ты?
– Восточный Кармин.
– Ах-ха. Линдси передала мне, что у тебя благородные намерения. Она хорошо разбирается в людях. Ты хочешь встретиться со своим Вестником?
– Моим Вестником?
– Они подстраиваются под конкретного человека. Что бы ты ни хотел узнать, лучше следить за формулировкой вопроса. Врата твоего сознания вот-вот откроются, но у тебя всего две минуты.
– И все?
– Быстро полученное знание ведет к поспешности в решениях. Возвращайся через год, если тебе понадобится второй заход. Готов?
– Нет.
– Нормально, никто не готов.
Он достал из кармана пудреницу, типа той, в которой вы можете держать успокаивающий лаймовый, чтобы пережить день. Но это не был лаймовый, это был бледно-мандариновый, и с кратким сдвигом моего красного в пурпурно-синие под звучание громкого соль-мажорного аккорда, напротив меня возник другой я. Он был одет как я, только при галстуке и слегка прозрачный. Как прочие Вестники, он был у меня в голове, но взаимодействовал с моим зрением. Когда я на миг глянул на Бакстера, Вестник оставался на месте и оказался лишь на периферии моего взгляда.
– Привет! – сказал второй я. – Добро пожаловать в Конфигурацию «Вестник» Модуль Один. Я вижу, что тебе более двадцати лет и ты обладаешь продвинутыми навыками общения, так что базовая детская ориентация не понадобится. Я также вижу, что ты HE-315-PJ7A-M. Есть ли у тебя другое имя, которым ты хотел бы называться?
– Эдди.
– Спасибо, Эдди. Для меня установлен основной шлюз, чтобы выглядеть как ты, но, если это поможет, я могу принять иную форму. Многие выбирают любимых ушедших, или отсутствующих родственников, или друзей. Я могу использовать твою память, чтобы создать их или ты можешь сам задать изменения. Ты также можешь попросить меня создать рандомизированное сочетание черт людей, которых ты знал. Чего бы ты хотел?
Я сказал, не задумываясь:
– Мою мать.
И она возникла передо мной, такой, какую помнил я по двум сохранившимся у нас фотографиям. Казалось, что ее фотография ожила, и глаза мои увлажнились.
– Здравствуй, мама, – сказал я.
– Я не твоя мать, – ответил Вестник, – я просто выгляжу как она. Сейчас я по умолчанию настроена на простой отклик. Хочешь ли, чтобы я вела себя по-матерински, чтобы общаться было проще?
– Я был бы рад.
– Помни – две минуты, – сказал Бакстер и ушел. Линдси уже закутала куклу и брела назад к шатрам.
– Я также вижу, что ты подвержен потере внутренней настройке времени во время цикла сна, – сказала моя мать, – хочешь, реконфигурирую твои внутренние часы ради поддержания точного времени во время сна? Побочный эффект – случайное пробуждение и дурные сновидения, если наешься сыра или прочих молочных продуктов.
Маму терзали дурные сны. Наверное, она выбрала это, когда впервые встречалась с Вестником.
– Это было бы полезно.
– Сделано. Ты умывался утром?
– Да, конечно. Каждое утро.
– Просто проверяю. Я также вижу, что ночное зрение по умолчанию отключено, как и твое внутреннее позиционирование. Включение позиционирования потребует перехода на метрическую систему. Предоставить тебе доступ?
– Конечно.
– Готово. Хочешь ли получить доступ к косинусу, синусу, логарифмам, тангенсам и высшей геометрии?
– А что это?
– Узнаешь.
Я израсходовал почти минуту выделенного мне времени. Вот почему моя мать возвращалась на Ярмарку каждый год.
– Мы можем приостановить реконфигурацию?
Моя мать улыбнулась:
– Конфигурация приостановлена, Эдди. Ты помыл за ушами, и готов ли ты перейти к Модулю Два, «Продвинутой конфигурации»?
– Нет, спасибо. Ты можешь ответить на вопросы?
– Ты не ответил
