«А нафиг это нам надо?» Это стабильная реакция у нас в коллективе на почти любое предложение чего-то нового, поэтому я пропустил это мимо ушей и стал дальше рассказывать про то, какие плюсы мы от этого получим.
Я стал объяснять, что это будет круто, что я слышал аранжировку, и должно получиться очень неплохо. Ребята стали сомневаться, сможем ли мы играть с оркестром, на что я ответил:
– Соколов обещал сделать нам совместные репетиции – там и проверим!
– А как мы станем коммуницировать с ними? Как наш барабанщик и их дирижер поймут друг друга?
В общем, несмотря на все страхи и опасения, мы все-таки приехали в ДК МАИ, где должны были проходить репетиции. А перед этим Соколов нам говорит:
– На этом выступлении я хочу, чтобы вы все пользовались ин-эйрами.
Что это такое, на тот момент никто из нас не знал. У нас были напольные мониторы, откуда на полной громкости звучало то, что ты просил в них завести. А для данного выступления, для более простой и чистой отстройки общего звучания существовала необходимость того, чтобы из наших кабинетов исходил тихий, насколько это только возможно, звук. И Соколов предложил усилители поставить на минимальную громкость и убрать напольные мониторы. А сделать это можно было, только используя ин-эйры[71]. Юрий отвез нас в специальную клинику, где с наших ушей сняли слепки и по ним уже изготовили для каждого персональные ин-эйры, точно повторяющие форму ушной раковины.
На репетиции мы начали пробовать играть в них, и, конечно, поначалу было очень непривычно, однако мне почти сразу понравилось то, что не возникает никаких лишних звуков, все нужное звучит у тебя в ушах, причем в стерео, и ты сам можешь выстроить себе необходимый баланс. Проблема заключалась лишь в том, что у ин-эйров того поколения часто пропадал сигнал, они были одночастотные. Сейчас такие мониторы уже делаются многочастотными, и в случае подобной проблемы приемник просто перенастраивается на другую частоту. А тогда сигнал периодически терялся и это, конечно, вызывало большие опасения и неудобства. Несмотря на наше противодействие, Юрий все-таки убедил всех надеть ин-эйры для выступления с оркестром.
Мы пришли на репетицию, познакомились прежде всего с Константином Кримцом – советским и российским дирижером, основателем, главным дирижером и художественным руководителем симфонического оркестра «Глобалис». До этого мы думали, что все классические музыканты – косные, консервативные люди в плане отношения к музыке, ничего не желающие играть, кроме классики. А Кримец оказался суперпозитивным и энергичным человеком, который сразу же воскликнул: «Ребята, здорово! Вот мы с вами дадим жару!». А ему в 2001-м было уже 62 года, однако энергия и открытость всему новому делали его моложе многих. И возможная пелена непонимания между нами сразу же упала. К тому же, оказалось, что половина музыкантов оркестра – это наши фанаты!
К нашему удивлению, все прошло как по маслу! Нам ничего не пришлось менять в наших партиях, мы продолжали играть как обычно, а не следовать указаниям дирижера, наоборот – Кримец дирижировал оркестром, слушая барабанщика. Сегодня хоть убей не помню, сколько было репетиций – одна или две, хотя мы настраивались на гораздо большее их число.
2001 г.
На само «Нашествие» мы приехали с Истры большой компанией – Шуняев, Шамраев, я и вся наша байк-компания «Московские Кабаны». В этом названии была скрыта игра слов: у Harley Davidson есть свой клуб под названием Harley Owners Group (H.O.G.) – это клуб, в который входят владельцы мотоциклов Harley Davidson со всего мира. Получить официальное членство в «H.O.G.», будучи в России, тогда было очень сложно, потому что для этого требовалось, чтобы за тебя поручились в его центральном отделении, то есть на Западе – а кто мог там за тебя поручиться в 90-х? Кроме того, нужно было еще и отправлять туда какие-то свои документы… Поэтому мы назвали свою гоп-компанию с использованием аббревиатуры «H.O.G.» и превращением ее в слово: «Moscow Hogs». А «hog», как известно, это «кабан». А кроме того, мы в своей тусовке байкеров здоровались друг с другом словами «Привет, кабан!», добавляя веселого пофигизма в общение таких, казалось бы, уже солидных, состоявшихся людей.
На бэк-стэйдже было полно народу – музыканты разных групп и их друзья, техперсонал, обслуживающий огромное количество аппаратуры, менеджеры и руководство фестиваля… Публика «Нашествия» и не знала, что «Ария» собирается выступать с оркестром – ей готовили сюрприз. И самого оркестра до момента выхода на сцену не было видно – даже если кто-то из зрителей из первых рядов мог заглянуть на бэк-стэйдж, то рассмотреть там музыкантов оркестра было просто невозможно. Саунд-чека в день концерта ни у нас, ни у оркестра тоже не было. Все состоялось накануне, с оркестрантами отрепетировали и рассадку на сцене, и то, как они будут выходить во время нашего выступления. Когда мы начали выступать, оркестр был отгорожен от глаз зрителей задником-ширмой, который потом убрали, и музыканты эффектно появились перед публикой. Зрители пришли в восторг, и в целом на этом фестивале был просто фантастический прием! Как по мне, это было лучшее «Нашествие» из тех, на которых я выступал. Весь фестиваль транслировался в прямом эфире по каналу «ТВ-6», и запись нашего выступления потом неоднократно повторяли.
Осенью 2001 года Шуняев, Холстинин, Кипелов и я встретились с Соколовым на предмет обсуждения планов дальнейшего сотрудничества, и Юрий сказал, что Рина Ли вряд ли справится с предстоящим объемом объемом работы, поэтому надо брать дополнительного человека в наш административный отдел.
– В общем, давайте усилим административную группу новыми людьми, и Рина будет там одним из сотрудников, – предложил Соколов.
Это предложение очень не понравилось Валерию, однако он промолчал. И вот тут, как мне кажется, я и почувствовал, что от него идет отторжение всего происходящего у нас в группе. Хотя лично я убежден (и это подтвердилось на практике), что предложения Шуняева, Шамраева и Соколова для группы являлись очень полезными, пусть это порой и шло вразрез с личными интересами кого-то из музыкантов. И до поры до времени даже для недовольных эти плюсы перевешивали минусы, поэтому Валерий долго молчал и не выражал открыто своего недовольства, хотя позже он сказал, что ему «все не нравилось».
Мне это сложно понять: если тебе настолько все не нравится, почему не сказать об этом прямо, зачем копить недовольство? Забегая немного вперед, скажу, что в 2002 году именно аргумент, что «ему не нравится плясать под чужую дудку», стал решающим в расколе группы.
