духовенству являться не стоит, необходимо подготовитъ для этой цели (отстаивание ценностей) церковных старост, таким же способом объявить верующим, что декрет ВЦИК от 26 февраля является обманом и не преследует тех целей, о которых говорят; собирается информация, подтверждающая, якобы, справедливость толкования попов; второе мероприятие – наблюдение за викариями и епархиальными архиереями, чтобы они не входили в соглашение с правительством и тем самым не вносили разложения в правящую церковь в своих личных целях, третье – провести щедрые пасхальные награды среди церковников[336].
Постоянные аресты членов Синода и Высшего церковного управления постепенно делали эти органы недееспособными, поскольку в них оставалось по несколько человек, что не давало возможности что-либо серьезно обсуждать в рамках их полномочий. Как кажется, патриарх осознавал, что в какой-то момент все церковное управление сосредоточится исключительно в его руках. Хотел ли он приостановить этот процесс путем доизбрания в состав Синода и Высшего церковного управления новых лиц? Наверно, скорее нет, чем да, т. к. и эти люди сразу же попали бы под надзор ГПУ, и это чревато было для них арестами и высылками. Тихон не желал ставить под удар своих сторонников. Имеются тому и свидетельства. Например, 24 марта 1922 г. в Москве неожиданно объявился архиепископ Нижегородский Евдоким (Мещерский). Во время встречи с патриархом в Подворье он говорил о необходимости расширения состава Синода и Высшего церковного совета. Патриарх не поддержал этой идеи, заявив, что «Синода не нужно, т. к. у нас нет никаких дел, за исключением наградных».
В последние мартовские дни зачастили в Троицкое подворье делегации крестьян из различных губерний, стремясь информировать патриарха о ситуации на местах и испрашивая помощи.
Одна из них в составе беспартийных крестьян-делегатов от голодающих Самарской и Казанской губерний пришла в неурочный час. Делегатов в покоях встретили словами: «Его Святейшество принимает только до часа». После настойчивых просьб их направили к секретарю патриарха архимандриту Никодиму.
– Вы хотите видеть его Святейшество? – спросил он. – Патриарх опочивает и мне неудобно его беспокоить до пяти часов, так что идите по своим делам.
Делегаты должны были вечером уезжать и стали упрашивать принять их сейчас же. Секретарь патриарха после расспроса делегатов о цели их посещения, наконец, переписал их фамилии и адреса, откуда они прибыли.
– Чем же может помочь патриарх? Кабы у него были свои имения или имущества, а то ведь ничего нет. Воззвание он выпустил, помощь оказывается. Чего ж его беспокоить? О чем вы с ним будете говорить?
Делегаты наперебой стали рассказывать про ужасы голода в их деревнях и селах; что нужно сообща бороться с народным бедствием. Наконец, секретарь сдался и отправился доложить патриарху об их приходе. Через несколько минут их пропустили в покои самого патриарха.
Патриарх Тихон, перекрестив их, дал некоторым из них поцеловать свою руку и предложил сесть. В просторном светлом зале, увешанном дорогими картинами и иконами, крестьяне поначалу оробели. Наконец, старший из крестьян стал рассказывать патриарху про ужасы голода, испытанные и пережитые им самим, про озверение людей, питавшихся конским пометом, соломой с крыш и про людоедство, развивающееся в их губерниях.
– Хлеба достаточно, только его не могут развезти, – сказал Тихон.
Делегаты стали говорить о том, что нужна помощь немедленная, иначе будет поздно. Люди гибнут, им нужна большая помощь, чем та, которая оказывается сейчас.
– У кого вы здесь были? – спросил Тихон. – Были в Помголе, были у АРА?
– Нас приняли практически везде, где идет работа по борьбе с голодом. Но мы видим, что одна советская власть бессильна. Нужно спасать людей. Нужна помощь церкви, помощь верующих.
– Я сделал все, что мог: выпустил воззвание к верующим; не препятствую сбору в церквах и сдаче церковных ценностей в комиссии Помгола… Служу, проповедую, призываю паству поддержать голодающих и страждущих. Правда, почему-то одни мои Воззвания не доходят до мест, а то и вовсе не распространяются. Власть сама захотела, чтобы пожертвования шли через нее. Ценности, по законам, – в распоряжении верующих. Но они относятся скептически к сдаче ценностей: не верят, что попадут куда следует, а попадут в армию, а не голодающим. Ведь вы знаете, что у нас раньше армия была в 800 000, а теперь в 1 1/2 миллиона. Она голодная, и Троцкий хочет ее накормить.
– Вы должны сами помочь верующим сговориться с советской властью о том, как производить сдачу ценностей. А мы, верующие, устроим контроль и не дадим устроить так, чтобы вещи попали не туда, куда следует.
– Я сделал, что мог… Сейчас московское духовенство думает обратиться за границу за помощью, устроить заем. Уж не знаю, разрешит ли только власть. Сама-то она прибирает все к своим рукам и не дает нам самостоятельно оказывать помощь. Повторяю вам, что сами верующие не верят, что ценности попадут голодающим. В городах голодающих губерний ведь все есть. Неорганизованность только. Власть делает не то дело, которое нужно. Им все мало: давай ценности, – говорит власть, – хлеб не нужен.
На тирады патриарха делегаты как-то замялись, явно не по душе им было сомнение и неверие в намерения и дела властей.
– Нам нужно идти по стопам Христа, – переменил тему один из крестьян. – Он учил отдать последнюю рубашку неимущему. Почему нельзя заменить золотые сосуды обыкновенными, из простых металлов? Разве это нарушает христианский закон, если церковь отдаст ценности во имя спасения голодающих?
– Да и я не против, пусть лишь в храме останется минимально необходимое число таких вещей. Да в ваших деревнях и золотых-то сосудов нет… Чего же сделать?
– Мы приехали просить ускорить помощь от церкви. Да, может, у нас и нет золота, но думать-то надо обо всех храмах и монастырях, там-то оно есть! Я сам видел, – горячился делегат, – как женщина зарезала ребенка… Сам видел, что остались только его ноженьки… Она не смогла удержаться… Не дадите помощи, будут гибнуть люди…
– Что мы скажем своим как приедем? – заговорил другой. – В чем же помощь патриарха? Драгоценности не трогать, а людям погибать от голода и болезней? Раз так, то уж лучше церкви закрыть… Для кого они будут, коли перемрет народ? В старину все брали у церквей, когда нужно было…
– Цари брали, да давали, – спокойно отвечал Тихон. – А у власти хвастовства было много, но не справилась она…
Делегаты казались удручены, некоторые в волнении мнут шапки. Один, махнув рукой, шепотом говорит соседу, что нужно идти, раз ни до чего не договорились. Удрученные, молча они потянулись к выходу. Патриарх дал им на дорогу два мешочка муки, прощается и желает благополучия.
.. Учитывая обстановку вокруг церквей и проявившиеся
