мест.
Председатель: Ваша фамилия?
Патриарх: Беллавин.
Председатель: Имя, отчество?
Патриарх: Василий Иванович, в монашестве патриарх Тихон.
Председатель: Вы вызваны в Трибунал в качестве свидетеля по делу о привлечении разных лиц за сопротивление изъятию церковных ценностей в пользу голодающих. За ложные показания Вы отвечаете. Расскажите историю происхождения вашего послания – того воззвания, в котором Вы высказались против выдачи церковных ценностей, сосудов и т. д. Вы лично его написали?
Патриарх: Лично.
Председатель: Собственной рукой?
Патриарх: Да.
Председатель: Правильно ли понимает Трибунал, что Вы составляли воззвание, учитывая все настроения, которые были в обществе в связи с предстоящим фактом изъятия, учитывая статьи, которые появлялись в печати, самый декрет и т. д. Вы считали необходимым, учитывая все это, апеллировать к вашей пастве и дать ей известные директивы, как ей нужно реагировать? Вы считали, что советская власть поступила неправильно, и были вынуждены выпустить воззвание?
Патриарх: Да.
Председатель: Вот в связи с этим и ставится вопрос: не с точки зрения церковных законов, а с точки зрения юридической. Вот имеется закон о том, что все церковное имущество изъято от церкви и принадлежит государству, следовательно, распоряжаться им может только государство, а ваше послание касается распоряжения имуществом и дает соответствующие директивы – законно это или нет?
Патриарх: С точки зрения советского закона – незаконно, с точки зрения церковной – законно.
Обвинитель: Значит, с советской точки зрения незаконно, и это Вы учитывали и знали, когда писали послание?
Патриарх: В моем послании нет, чтобы не сдавать. А вот я указываю, что, кроме советской, есть церковная точка зрения, и вот с этой точки зрения – нельзя.
Председатель: Обвинитель интересуется следующим вопросом: в вашем послании употребляется слово «святотатство» – это слово имеет для широкого населения достаточно определенное значение; если сказать, что вот… производится святотатство, то могут ли не возмутиться верующие и не вызовет ли это с их стороны всех усилий, чтобы не допустить святотатства; и еще далее, когда Вы бросаете лозунг святотатства и что все, которые не окажут сопротивления, будут отлучены от церкви, а священники низложены из сана, то не действует ли это возбуждающе на слои населения, тех граждан верующих, которые не могут разобраться в тонкостях церковной терминологии?
Патриарх: Если бы я этого не указал, то я подлежал бы церковному суду.
Председатель: Значит, Вы, употребляя эту ссылку на каноны, давали себе отчет в том, что слово «тать» значит – «вор», что в данном случае речь идет о «церковных ворах». Далее, Вы знали, что изъятие церковных ценностей производится в порядке – по распоряжению, – указанном ВЦИК, т. е. высшего органа Республики. Таким образом, Вы не могли не знать, что «церковный вор» в первую очередь относится к тем, кто это изъятие будет производить. Отсюда Трибунал может сделать вывод, что «церковные воры» Вы употребили по отношению к существующей советской власти и вполне сознательно. Так это или не так?
Патриарх: Это толкование.
Председатель: Но это вытекает из Ваших показаний… Если Вам канон предписывает церковным имуществом управлять, а декрет говорит, что имущество принадлежит народу, и им может распоряжаться только советская власть, Вы считаете в данном случае необходимым подчиниться канонам и незаконно управлять церковным имуществом или соответствующему законодательству, на этот предмет существующему в государстве?
Патриарх: Управлять церковным имуществом я не могу по той причине, что оно от меня отнято. Как Вы изволите знать, Папа считал себя государем без государства, когда итальянское правительство отняло у него имущество.
Председатель: Вы считаете, что и Вы – государь, от которого отнято церковное имущество?
Патриарх: Конечно.
Председатель: Это формально, а по существу дела Вы считаете, что церковное имущество принадлежит духовенству?
Патриарх: Нет – Богу, а по канону – Церкви.
…После многочасового допроса Ревтрибунал признал патриарха Тихона и допрашиваемого вслед за ним архиепископа Крутицкого Никандра (Феноменова) главными организаторами противодействия исполнению декрета ВЦИК и вынес постановление о привлечении их к судебной ответственности. Следствие было поручено вести секретному отделу ГПУ.
В час ночи, теперь уже 5 мая, патриарх покинул Политехнический. Но его злоключения на этом не заканчивались: вместо Подворья его привезли на Лубянку. Допрашивали сотрудники ГПУ – В.Р. Менжинский, Т.П. Самсонов, Е.А. Тучков и заведующий «ликвидационным отделом» Наркомюста П.А. Красиков. Разговор шел вокруг судьбы заграничного ВЦУ и проведения церковного суда над заграничными иерархами. Вернувшись в Подворье, патриарх днем собрал наличных членов Синода и Высшего церковного совета. Монархические определения Карловацкого собора были признаны актами, «не выражающими официального голоса Русской православной церкви». В силу этого Высшее церковное управление за границей было упразднено. Одновременно Синоду предлагалось вынести суждение о «церковной ответственности некоторых духовных лиц за границей за их политические от имени церкви выступления»[361].
К семи часам вечера того же дня патриарх вновь, по повестке, явился в ГПУ. Отвечая на вопросы относительно судьбы заграничного ВЦУ и иерархов, он сообщил о принятых решениях. Информация была принята к сведению, но одновременно теперь выдвигалось и другое требование: о передаче движимого и недвижимого имущества православных заграничных церквей в руки советских представителей в странах их нахождения. Патриарх обусловил рассмотрение этого вопроса возможностью собрать заседание Высшего церковного совета, в ведение которого находились имущественные вопросы.
Пока патриарх находился в ГПУ, в Подворье проходили обыски, аресты сотрудников, опечатывания помещений, а потом внутри и снаружи поставлена стража. И все же, богослужения в домовой церкви Подворья не запрещались. Служил и сам патриарх, и духовенство, а в храм приходили жители окрестных домов.
6 мая – патриарх безвыездно находился в Подворье.
7 мая – выехал на богослужение в подмосковное с. Богородское.
8 мая – опечатаны все помещения Подворья, кроме личной комнаты патриарха. В газетах был опубликован приговор в отношении обвиняемых московских священников и мирян: одиннадцать смертных приговоров.
9 мая – в десять часов вечера патриарх вновь доставлен в ГПУ. Допрос касался «контрреволюционной деятельности» заграничных иерархов и необходимости ее осуждения со стороны главы церкви. Патриарх просил предоставить конкретные документы и факты, без чего ему невозможно признать поступки митрополита Антония (Храповицкого) и других иерархов враждебными «трудящимся России»[362]. Патриарху еще раз объявили, под расписку, о привлечении его к судебной ответственности и отобрали написанную патриархом подписку о невыезде из Москвы без разрешения ГПУ[363].
Пользуясь оказией, Тихон передал на имя Калинина письменную просьбу о помиловании осужденных на московском процессе, поскольку, как он писал, «инкриминируемого послания они не составляли, сопротивления при изъятии не проявляли и, вообще, контрреволюцией не занимались»[364]. Но это обращение осталось без внимания: власть «поставила крест» на патриархе, полностью
