«по чертежу живописной работы в Питергофе в Большом зале в потолке Зимнего дому». Меншиков приказал срочно закончить работу живописцу Тарсию[822].
Петербургские литейщики были полностью загружены работой по городу. Поэтому свинцовую скульптуру заказали за границей. В 1720 г. постановили: «По росписи и по чертежам и моделям архитекта Лебонда и архитекта ж Бронштейна в Питергофской грот свинцовыя фигуры подрядить иноземцом вылить из свинцу за морем и поставить в Санкт Питербурх в нынешнем 720-м или в будущем 721-м годех на кораблях их». Работу согласился выполнить англичанин Гиль Эванс. Интересен список «штук» и фигур: «2 лежачия фигуры, из-под которых вода лиется… 10 штук делфинов вместо кранештейнов, 2 жабы 3 фута длиною, которые водою блюют, 2 маски, которые водою в раковины блюют, 200 фут ледяных сосулек на пилястр кругом всей нижней кашкады» и др.[823]. Эвенс обещание исполнил и весной 1721 г. поставил «свинцовыя в Питергоф к гроту фигуры». Их, по-видимому, везли неаккуратно, и чуть позже Эвансу пришлось чинить «попорченные свинцовые фигуры: шесть пиластров, да одну штуку полчеловека и полрыбы»[824].
Кроме деревянных, свинцовых статуй Петергоф украшали и мраморные изваяния. Заказы и закупки статуй в Италии были организованы Петром примерно с 1716 г. Рагузинским и Беклемишевым. Да и позже Петр не успокоился. В 1722 г. из Астрахани он дал указ архитектору Микетти «выписать из Италии несколько марморовых фигур в Питер гоф по чертежам и росписи его, Микетиевой». В 1723 г. тот прислал 22 ящика «с марморами»[825]. Словом, мощный толчок, данный Петром строительству в Петергофе в конце 1710-х гг., обеспечил завершение строительства основных сооружений загородного ансамбля Петергофа еще при жизни Петра.
«Гулять по работам»
В отличие от Летнего сада, Петергоф был не общедоступным «огородом», а закрытой резиденцией. В августе 1721 г. в Петергоф вознамерился посетить голштинец Ф.В. Берхгольц. Он приехал с приятелями через Стрельну по «очень веселой дороге… через рощи и мимо многих дач, выстроенных знатнейшими вельможами в угодность царю и делающих всю дорогу весьма приятною». Но в Петергоф попасть сразу не удалось – в это время там был государь. И лишь когда Петр уплыл в Кронштадт, гости смогли осмотреть «очень небольшой, но хорошенький домик, который в особенности украшен множеством отборных голландских картин. Царь большею частию ночует в нем, когда бывает в Петергофе, здесь он совершенно в своей тарелке и поэтому справедливо дал этому месту название Monplaisir». Потом смотритель показал гостям обширный погреб под кухней, где хранились отборные вина для царского стола: венгерское, рейнвейн, шампанское, бургундское.
На следующий день Берхгольц побывал в Верхних палатах, особо отметил красоту и солидность Дубового кабинета работы Леблона и Пино, посмотрел на обширный Верхний сад со строившимся в конце его зверинцем, восхитился «великолепным каскадом», который тремя уступами спускался с горы и был «украшен свинцовыми и позолоченными рельефными скульптурами по зеленому полю». Ему понравились «красивые и веселые аллеи» Нижнего парка, две самые большие из которых «ведут через рощу к двум увеселительным дворцам»: к Монплезиру с его прекрасным садом и другому дворцу («сад и дом на левой стороне Петергофа будут точно так же устроены, как Монплезир, и уже начаты…»)[826].
Петр, живя в Петергофе, по привычке «мешал дело с бездельем». Иногда он приезжал сюда один, «был в мыльне (бане. – Е. А.), кушал в Момплезире», молился в церкви, ловил рыбу на заливе, гулял с кем-то по берегу в прибрежной роще, «где накошено было сено, сметали [его] в стоги». Одновременно царь принимал доклады канцлера Г.И. Головкина, вел переговоры с послами, давал указания морякам, но чаще, как записано в «Походном журнале», «гулял по работам»[827]. Это значит, что вместе с архитекторами и мастерами он осматривал стройку, обсуждал детали строительства, различные технические вопросы и, уж конечно, бывал с гостями при испытаниях и первых пусках фонтанов, при наполнении водой каналов и прудов, что всегда было эффектным зрелищем. Современники пишут о неугомонности и подвижности царя, который «неожиданно бывает то тут, то там». Действительно, Петр мог стремительно приехать в Петергоф, провести там несколько часов, затем сесть на яхту и уплыть в Петербург, в Стрельну или пересечь залив, чтобы попасть в другую свою загородную резиденцию – Дубки. Уже в первые годы Петергоф был прекрасным местом для прогулок, и царь с семьей или гостями наслаждался его аллеями и цветниками, часто «гулял в огороде», «по всем прешпективам». Было и другое развлечение: ездить «на линеях огородных» («качалках») – маленьких колясочках, запряженных пони. Кроме того, в апреле 1723 г. Петр приказал для отдыха «зделать по мадели сто скамей деревянных столярною работою немедленно[828].
Как писал Ф.В. Берхгольц, царь строил возле моря еще один дворец, подобный Монплезиру. Новостройка так и называлась: «Другой Монплезир», или «Палатки у моря». (При этом Монплезир стали называть «Старый Момплезир»[829].) Действительно, именной указ о строительстве «другого Момплезира… в скором времени» последовал в январе 1721 г., и Браунштейн начал возводить на самом берегу уютный дворец, еще не получивший названия «Эрмитаж»[830]. 14 июня последовал указ «для дела фундамента под полаты нового Момплезира копать рвы и в тех рвах делать фундамент каменной и полаты»[831]. Его изюминкой стал большой круглый стол, средняя часть которого опускалась при помощи механизма вниз, на кухню за кушаньями. Дворец построили на самом берегу моря, и вода, по-видимому, беспрепятственно поступала в него. В 1723 г. пришлось забить сваи по периметру сооружения, и «глиной набивали от течи воды в погребе кругом», в 1729 г. берег у Эрмитажа пришлось укреплять еще и фашинами[832].
В 1720 г. Браунштейн взялся строить неподалеку от Эрмитажа другой дворец – «Палатки между прудов», или Марли. Это название, как и сама идея такого дворца, было привезено царем из поразившего его воображение Версаля. Даже отправляясь в Персидский поход, Петр помнил о Марли. В июле 1722 г. из Астрахани кабинет-секретарь Петра А.В. Макаров писал Сенявину, что государь приказал, «чтоб вы в Петергофе в маленьком доме, которой делаетца у малых прудов убрали одну полатку чинаровым деревом». Видно, Петр где-то увидел чинаровые панели, и они ему понравились[833]. В феврале 1721 г. Браунштейн жаловался на плохую работу подрядчиков-строителей, но уже в октябре 1722 г. докладывал о начавшихся отделочных работах в Марли: «О деле железных решеток в Питергоф к малым полаткам, которые между прудов»[834].
В 1724 г. по указу Петра в пруды напустили рыбу, и предписано было «сделать колокольчик и подвесить у палат и приучить ее звоном хлеб есть»[835].
