напоить братца ядом, остался бы жив, Изначальные Твари сидели бы там, где им положено, в Талигойе доселе поклонялись бы Четверым, а власть опиралась бы не на палаши и мушкеты, а на древние силы. Если, разумеется, они и впрямь существовали, в чем его высокопреосвященство изрядно сомневался, равно как и в грядущем пришествии Создателя, кознях Леворукого и тому подобных вещах, которые вдруг напомнили о себе, да еще столь странным образом.
Будь Герман жив, с ним следовало бы обсудить и старые сказки, и нынешние странности. Оказывается, Ринальди Ракан, когда его вели на казнь, проклял своих братьев и их потомство. Витиевато проклял, но добротно, хотя все это мог придумать какой-нибудь менестрель…
Вошел секретарь, принес поднос с чистыми чашками и прикрытым тканью кувшинчиком. Сильвестр собственноручно налил себе черной ароматной жидкости, снял одно из колец и подержал над паром, дабы убедиться, что камень не сменил цвет. Конечно, секретарь не станет средь бела дня бросать в шадди отраву, а саппиа́т[104] выявляет далеко не все яды, но есть правила, от которых не отступают.
Шадди удался на славу. Сильвестр смаковал каждый глоток, одновременно перелистывая желтоватые страницы в поисках вспомнившегося места. Гравюра, изображавшая принца-насильника и короля-судью, была хороша, хоть и создана много веков спустя. Судя по одежде и прическам героев легенды, художник жил лет за шестьсот до прихода Франциска Оллара. Те времена считались золотым веком Талигойи, когда под рукой сильной державы расцветали науки, искусства и ремесла. Другое дело, что мастера много думали о красоте и мало о достоверности. Вот и Ринальди Ракана превратили чуть ли не в Леворукого, а из его братьев сделали суровых темноволосых богатырей, хотя Раканы, если судить по императорским портретам, отнюдь не блистали могучим сложением.
Зато Беатриса была хороша – художник был в восторге от возможности изобразить обнаженную женщину и постарался на славу, только вместо жертвы насилия у него отчего-то вышла куртизанка. Художники вообще обожают рисовать блудниц, а Церковь им мешает. Забавная картинка…
Звякнул колокольчик, возвещая о прибытии курьера. Кардинал сделал последний глоток и дернул шнур, дозволяя войти. Этого курьера он знал: старательный, преданный, не очень смекалистый – то, что нужно.
– Джозеф, – кардинал полагал правильным называть своих людей по имени, – вам следует за восемь дней доставить вдове графа Зе́ппо подарок ко дню ее именин. Графиня – достойная женщина и преданная дочь Церкви, а ее супруг долго и достойно служил Талигу и его королю. – Покойный был дураком и рогоносцем, а его впавшая ныне в благочестие женушка в свое время перелюбила половину Лучших Людей, и не ее вина, что другая половина на нее не позарилась. – Не забудьте к ларцу с четками и житием святой Октавии прибавить три дюжины королевских гвоздик. Деньги на расходы получите по этой записке. – Кардинал небрежно набросал несколько слов. – Вам все понятно?
– Да, ваше высокопреосвященство.
– Идите и не напутайте с цветами. Три дюжины.
Пунцовые королевские гвоздики стареющей графине. Знак внимания, не более того. Другое дело, что, пересчитав их, «тайно исповедующий эсператизм» мажордом графов Зеппо незамедлительно посетит Агарис и три дня подряд будет ставить по три белые свечи в малом храме ордена Милосердия. Кто надо поймет…
Любопытно, докопался ли Альдо Ракан до того, что он и есть тот самый «последний в роду», на голову которого должно обрушиться проклятие Ринальди?
«Пусть последний семени вашего четырежды пройдет путем, что вы уготовили мне, осужденному вами, пусть страдания его превзойдут мои страдания, как осенняя буря превосходит летний ветер, и пусть узнает он, безвинный, но виновный, кому обязан своей участью. И да падут его проклятья на души ваши, где б они ни были!»
Красиво сказано, раздери безымянного поэта закатные твари! Молодому Ракану, чтобы перестать быть последним, нужно немедленно жениться, но он вряд ли успеет. Еще до наступления осени Зеван сделает свое дело, и красавчик Альдо отправится к своим столь витиевато проклятым предкам. Если, разумеется, после смерти что-нибудь где-нибудь есть.
Его высокопреосвященство усмехнулся, представляя, что бы он ответил высказавшему подобное еретическое предположение прилюдно. Впрочем, есть ли загробная жизнь, нет ли, для Талига не столь уж и важно. Главное, излишне ретивый принц перестанет искушать любителей заговоров, хотя с них станется сделать вывеской того же Окделла. И дернул Леворукий Алву оставить волчонка при себе…
3
Им с Налем снова не повезло, а может, кузен был прав и за сыном Эгмонта действительно следили. Стоило обосноваться в уютном зале «Весеннего цветка» и заказать обед, как дверь распахнулась, и в таверну ввалился Эстебан с приятелями, из которых Дик знал лишь неизбежного Северина.
– Разрубленный Змей! – вполголоса выругался Наль. – «Навозник» за тобой верхним чутьем ходит, не иначе. Уходим, а то как бы чего не вышло.
Ричард и сам так думал, но после слов родича лишь покачал головой.
– Один раз я уже ушел, и к чему это привело? Пусть сами убираются.
– Дикон, их семеро. Семеро! И ты ведь говорил, что Эстебан сильней тебя.
– Я не уйду. Не бойся, в игру меня больше не втянут.
– Ну хотя бы пересядь на мое место, может, они тебя не заметят.
– Ты мне предлагаешь прятаться от «навозников»?! – Ричард стукнул по столу и громко потребовал: – Хозяин, кэналлийского!
– Дикон… – Глаза кузена полезли на лоб. – Это ж бешеные деньги, давай алатского возьмем!
– Я плачу́! – отрезал Дикон. – Святой Алан, мы будем пить кэналлийское, другое вино – это не вино, а пойло!
– Тебе прислали деньги? – удивился Наль.
– У меня есть чем заплатить, остальное не твое дело.
Дик достал кошелек и бросил на стол талл.
– Хозяин, пару самого лучшего!
Хозяин «Цветка» был не из тех, кто не замечает таких клиентов.
– Монсеньору угодно «слезы» или «кровь»?
– «Черная» есть?
– О… – Трактирщик многозначительно взглянул на одежду Ричарда. – Только для вас. Осталась как раз пара. Прошлый урожай.
– Несите.
Хозяин прибрал золото и исчез, взмахнув белым полотенцем, словно крылом.
– Дикон, – зашептал Наль, – только не говори, что ты берешь деньги у Ворона. Это невозможно…
– А почему бы и нет? – огрызнулся Дик. – Эр обязан содержать своего оруженосца. Не я ему должен, а он мне. Из Надора по его милости и без того все соки вытянули.
– Зря ты берешь от него подачки, про вас и так говорят…
– Что?
– Ничего. – Наль замкнулся, как потревоженная устрица. – Хорошо, если хочешь, давай выпьем. Я про «Черную кровь» только слышал.
Дик мог бы сказать, что он только видел, поскольку поить оруженосца знаменитым вином Алва не собирался, – но лишь с умудренным
