или все дело в Килеане-ур-Ломбахе? При мысли о графе Дика вновь кольнуло чувство вины. Бедный Людвиг, он любит Марианну, а его не любит никто…
– Я не смею дольше злоупотреблять вашим гостеприимством, – произнес долгожданные слова Капуль-Гизайль, и Ричард с трудом сдержал вздох облегчения, как оказалось – преждевременный, ибо нет народа, не сложившего пословицы о том, насколько стоячий гость опасней сидячего.
– Дорогой герцог, – ворковал барон, – вы не представляете, как я и моя супруга огорчены тем, что вы не спешите исполнить ваше обещание. Вы собирались осчастливить наш дом, но не пришли, и вот сегодня я рискнул…
– Вы совершенно правы. – Ричард не видел лица эра, но готов был поклясться, что тот в самом деле доволен визитом завитого коротышки. – Я веду себя непозволительно. Если у вас найдется пара минут, я напишу баронессе и вымолю у нее прощение за неподобающее поведение.
Время у любезного барона нашлось, он с готовностью плюхнулся обратно в кресло и потянулся к вину, а Ворон присел у письменного стола и пододвинул к себе гагатовую чернильницу. С посланием, надо отдать ему должное, маршал справился быстро – равнодушие немногословно.
– Ричард!
– Да, монсеньор.
– Поезжайте с бароном, передайте эту записку госпоже баронессе и привезите ответ. Постарайтесь на сей раз обойтись без кровопролития, хотя… – Рокэ провел ладонями от переносицы к вискам. – Вряд ли вам в ближайшее время удастся повторить утренний подвиг.
– А что сделал этот достойный молодой человек?
– То, что делают все достойные молодые люди, – блеснул зубами Рокэ Алва. – Сцепился с не менее достойными молодыми людьми. Ричард, забирайте письмо и поступайте в распоряжение барона и баронессы.
Дик угрюмо взглянул на Капуль-Гизайля. Меньше всего юноше хотелось отправляться туда, где, без сомнения, будут говорить об игре, но барон снова встал, и Ричарду ничего не оставалось, как отправиться с ним. Капуль-Гизайль был Ричарду по плечо, но это не мешало ему обращаться к спутнику в покровительственном тоне, хорошо хоть не требовалось поддерживать беседу – супруг Марианны справлялся за двоих. Оказывается, он занимался тем, что дрессировал желтых морисских воробьев и полагал их самыми совершенными творениями в мире.
– Вы не поверите, любезный герцог, – барон щебетал не хуже своих обожаемых мориски́лл, – эти маленькие проказницы обладают совершеннейшим музыкальным слухом и невероятным даром подражания. Разумеется, они не копируют, подобно попугаям или скворцам, грубые человеческие слова, но песню любой певчей птицы – заметьте, любой, воспроизведут с легкостью и с удовольствием. Я учу их петь вместе с моими музыкантами и добился поразительных результатов. Более того, мои морискиллы поют ночью, при свечах, а это почиталось невозможным…
Капуль-Гизайль тараторил, а Дик думал о Марианне и Килеане-ур-Ломбахе. Рокэ посмеялся над чувствами графа, но вдруг все еще можно исправить? Надо поговорить с Марианной! Она перестанет бояться Людвига, надо лишь рассказать ей, каков тот на самом деле. Эр Август прав – женщины, кроме Катарины, не очень умны, им нужны красота и богатство, а не сердце, но, может быть…
Ричарду очень не хотелось вспоминать об утренней дуэли, и он принялся сочинять речь, с которой обратится к Марианне, если удастся остаться с ней наедине. Это оказалось много легче, чем писать королеве, и, когда двери особняка Капуль-Гизайлей распахнулись перед хозяином и его гостем, Дикон уже знал, что скажет.
Баронесса появилась, шурша оранжевыми шелками и сверкая драгоценностями. Красавицу окутывало облако волнующего аромата, огромные черные глаза сияли, ярко-алые губки улыбались, она была ослепительна, но не стоила даже перчатки с руки Катарины Ариго.
Ричард с поклоном передал женщине письмо, запечатанное синим воском с оттиснутым на нем вороном. Марианна вскрыла печать, пробежала глазами четкие строки и передала мужу.
– Прочтите, сударь.
Тот прочел и улыбнулся.
– Какой милый человек, не правда ли, дорогая?
– О да. Ричард, я ведь могу вас так называть? Господин Первый маршал ждет ответа на свое письмо и заверяет, что вы любезно его доставите, но мне нужно немного подумать, а пока, если вы не возражаете, мы пообедаем.
3
Под крышу Ворона Ричард Окделл вернулся лишь следующим вечером, и вернулся другим человеком; мир тоже стал другим – ярче, опасней и понятней. Баронесса осталась в своем особняке, она ничего не обещала, ничего не предлагала и даже не вышла его проводить, это сделал преисполненный дружеских чувств барон. Капуль-Гизайль приглашал бывать у них запросто и умолял послушать пение его любимиц. Затем были разноцветные суматошные улицы, звон колоколов, спорящие с ветром птицы на воротах, недовольное лицо Хуана. Тот казался еще более хмурым, чем обычно, но Ричарду было не до кэналлийца. Всю дорогу от дома Марианны до обиталища Алвы юноша думал, как объяснить, где он пробыл два дня, но эр Рокэ куда-то уехал.
Тщательно придуманная ложь оказалась не нужна, его не искали, о нем не спрашивали. Ричард Окделл мог исчезнуть не на два дня, а навсегда, и этого никто бы не заметил. Ни Ворон, ни Наль, ни эр Август о нем не вспомнят, а Катарина… После того, что случилось, он не вправе даже думать о королеве. Теперь Дик сам не понимал, как мог забыть долг, честь, любовь, службу и остаться с женщиной, до которой ему, в сущности, не было никакого дела.
Происшедшее казалось сном, в котором грязь мешалась с неведомыми доселе чувствами, гордость с унижением, а правда с вымыслом. Сквозь затянувшее два дня золотистое марево смутно проступали мелькнувшее и исчезнувшее лицо барона, свечи, что отразились в глазах баронессы, щебет морискилл, мечущиеся тени и все затмевающий страх, сменившийся чудом полета.
Это было неожиданно, как падение со скалы, он не думал о Марианне, почти не думал, хотя и знал, кто она. Знал, но не представлял. В «загоне» они много говорили о таких женщинах, особенно Эстебан, который хвастался своим опытом. «Навозник» взахлеб рассказывал о Марианне Капуль-Гизайль, объясняя остальным, что это «дорогая штучка», из-за которой спорят знатнейшие люди королевства. Дик не забыл унарскую болтовню, но, когда впервые увидел баронессу, не испытал почти ничего. Черноволосая красавица с ее оранжевыми шелками, красными губами, пышной грудью, низким, тревожным смехом была чужой, непонятной и неприятной. Может быть, потому что все мысли юноши занимал проигрыш. Святой Алан, он не думал о Марианне и когда оказался у Капуль-Гизайлей после дуэли. Единственное, чего он хотел, – это рассказать баронессе о любви Килеана, взять письмо и вернуться в дом своего эра.
Марианна выслушала, не перебивая, а потом откинулась на подушки и засмеялась. Нужно было поклониться и выйти, но Дик не ушел, а
