которые я видел, все просили передать тебе их чувства и приветствия, что я обещал исполнить[728].
За все мои поездки по России в этом году я провел 24 ночи в вагоне и сделал почти 17 тысяч верст, т. е. мог доехать до Владивостока и обратно. Миша остался тут только на два дня и уехал. Я очень рад за него, но немного грустно оставаться без товарища – одному.
В Ревель поедем, вероятно, в конце месяца; это будет зависеть от окончательного дня ухода эскадры. Сегодня у меня был первый доклад Мирского[729]. Потом он завтракал, а также Елена Мирская и Руднев.
Я искренно благодарю тебя, милая Мамá, за мысль о Мирском и так надеюсь, что он сумеет привести все в порядок. Сегодня был окончательно решен вопрос о товарище его по заведованию полицией в лице Рыдзевского. И Мирской, и я оба были одного мнения насчет его. Положение будет то же, какое существовало в 1884 г., когда министром внутренних дел был граф Толстой, а заведовал полицией сначала Шебеко, потом Оржевский. Они много говорили друг с другом и вполне сошлись во взглядах, что так важно, в особенности в начале.
На днях Куропаткин[730] телеграфировал, что он решил перейти в наступление всею армиею из Мукдена 22‑го, т. е. сегодня. Так что эти дни будут особенно серьезны для нас. Помоги Господи нашим храбрецам одолеть врага! Вчера я получил две телеграммы от Стесселя, в которых он сообщает об успешно отбитых штурмах японцев в течение четырех с половиной суток. У этих уродов выбыло из строя более 10 тысяч человек. Слов нет, чтобы достойным образом оценить и назвать храбрость и беззаветное самопожертвование защитников Порт-Артура. Я не уверен, что в Дании все это признают.
Меня по временам сильно мучает совесть, что я сижу здесь, а не нахожусь там, чтобы делить страдания, лишения и трудности похода вместе с армией. Вчера я спросил дядю Алексея, что он думает? Он мне ответил, что не находит мое присутствие там нужным в эту войну. А здесь оставаться в такое время, по-моему, гораздо тяжелее!
Надеюсь, дорогой Апапа поправился; прошу тебя поцеловать его от меня. Прощай, милая моя Мамá. Крепко обнимаю тебя.
Христос с тобою.
Всей душой любящий тебя
Ники.
Великому князю Алексею Александровичу
29 марта 1905 года.
Дорогой дядя Алексей!
Вполне одобряю твое предложение о назначении Кладо на Амур – надеюсь, после всего происшедшего с ним он будет настолько порядочен, чтобы с благодарностью принять даруемый ему выход из дурацкого положения, в которое сам себя поставил. Теперь сообщаю мой ответ дяде Павлу: я смотрю на его брак, как на поступок человека, который желал показать всем, что любимая им женщина – есть его жена, а не любовница.
Желая дать новое имя сыну ее – Пистолькорсу[731], он этим самым поднимает восьмилетнее прошлое, что в особенности неудобно по отношению к его детям от покойной Аликс. Они в таком возрасте, что скоро могут понять, какого рода отношения существовали между их отцом и теперешнею его женой. Не думаю, чтобы сознание способствовало сближению их с ним. Репутация жены, восстановленная законным браком, опять поколеблется благодаря подчеркиванию прошедшего.
Наконец, совершенно естественно ребенку оставаться при матери и продолжать носить фамилию первого мужа. Вот те причины, которые заставляют меня не согласиться на просьбу дяди Павла.
Можешь для удобства и ясности переписать для него все касающееся этого вопроса.
Сердечно твой
Ники.
Императрице Марии Федоровне
7 сентября 1905 года.
Яхта «Полярная Звезда».
Моя милая дорогая Мамá!
Прости, что я до сих пор не написал тебе. Пока мы жили в Петергофе, после твоего отъезда, ничего интересного не было. Мысль о том, чтобы уехать на несколько дней, переменить обстановку и дать отдохнуть самому себе – давно меня занимала. И после подписания мира[732] эта мечта осуществилась, и мы уже четвертый день в знакомой тебе обстановке в Транзунде[733].
Мы хотели уйти из Петергофа в субботу, но отложили уход из-за бури. В воскресенье погода поправилась, и мы воспользовались этим, чтобы проскочить в Транзунд. С нами пошли: «Стрела», «Украина», «Восковой», «Трухменец», «Абрек» и 4 миноносца. Застали здесь броненосцы «Слава», «Александр III», «Память Азова» и «Адмирал Корнилов», так что рейд очень оживлен.
Погода побаловала нас удивительным образом – дни стоят положительно летние, но, конечно, с холодными лунными ночами. Спутники наши: старая Танеева и Шнейдер, Фредерикс Олсуфьев, Бенкендорф, Бирилев, Котя Оболенский, Гейден, Чагин, Нилов и Соллогуб.
Занятия: по утрам прогулки на островах или посещения судов, маленькие облавы на островах с матросами или рыбная ловля. Дети и мы наслаждаемся страшно. Ты не узнала бы нас всех, так мы загорели и поправились в несколько дней. Я счастлив, как молодое дитя, этой свободе и отдыху, а в особенности жизни на воде. Я живу в каюте Папá, Аликс – в моей старой, Ольга и Татьяна в каюте Ксении и Миши, а маленькие – в средней. Твой внук очень в духе, и, видно, все ему нравится; надеюсь, и он будет любить море. Он весьма дружен с графом Толстым. Хочется продлить на несколько дней пребывание на яхте.
Прощай, моя дорогая Мамá. Мы все тебя нежно обнимаем с милым Анапа и всем семейством.
Христос с тобой.
Всем сердцем твой
Ники.
Императрице Марии Федоровне
5 октября 1905 года.
Петергоф.
Милая дорогая Мамá!
На этой неделе случилась драма в семействе по поводу несчастной свадьбы Кирилла[734]. Ты, наверное, помнишь о моих разговорах с ним, а также о тех последствиях, которым он должен был подвергнуться: 1) исключению из службы; г) запрещению приезда в Россию; 3) лишению всех удельных денег; 4) потере звания великого князя.
На прошлой неделе я узнал от Ники[735], что он женился 25 сентября в Тегернзее. В пятницу на охоте Ники мне сказал, что Кирилл приезжает на следующий день! Я должен сознаться, что это нахальство меня ужасно рассердило потому, что он отлично знал, что не имеет никакого права приезжать после свадьбы. Желая предупредить возможность появления Кирилла в нашем доме, я послал за Фредериксом и поручил ему отправиться в Царское и объявить Кириллу те 4 пункта и, кроме того, мое негодование за его приезд и приказание сейчас же выехать за границу.
На другой день, в воскресенье, как нарочно, мы должны были принять Фридриха-Леопольда[736]; он завтракал у нас с дядей Владимиром. Затем я имел с бедным отцом очень неприятный
