губенки расплываются вне сдерживаемой улыбке. Отвечая на удивление Харда продолжаю своей хмельной монолог: – Меня любят, кормят и никому не отдают! – Томас прыскаю от смеха, допивает остатки вина в своем бокале и ставит на маленький столик.
Не знаю наверняка любит ли меня Хард или нет. Говорить об этом в слух опасно. Опасно в первую очередь для меня самой. Рано или поздно наши отношения закончатся и велика вероятность, что всё что мне достанется – это разбитое сердце и неоправдавшиеся надежды. С другой стороны, если бы Хард абсолютно ничего ко мне не чувствовал, то не стал бы вмешиваться и накрепко контролировать мою жизнь, выдавая это за заботу. Пожалуй, это способ проявления собственной заботы. Немного грубой, резкой и собственнической. Однако, слова его матери терзают моё сердце.
– Она не имела права спрашивать тебя об отце, – Хард поглаживает мою ногу, извиняясь за вопрос матери. – И я наверно никогда не смогу в полной мере осознать того, как он поступал с тобой.
– Это в тебе говорит алкоголь или ты действительно проникся? – поворачиваю голову и рассматриваю идеальный профиль британца, который не скрывает горькой ухмылки.
– Это обостренные пьяные чувства. Но если я говорю лишнего, то закроем эту тему.
– Какая приторная забота, Хард, – пихаю кулачков его в бок и в награду получаю лучезарную улыбку и беззаботный смех счастливого человека. Может быть он впервые по-настоящему счастлив? И это впервые происходит рядом со мной. А может в нас просто говорит алкоголь и все происходящее сейчас не на трезвую голову завтра превратится лишь в туманное воспоминание.
– Он бил меня в надежде на то, что каждый новый удар ремнем уничтожит наше с мамой сходство. Ничего не менялось и отец бил мне еще сильнее. – Я не оправдываю отца. Возможно, мне просто хочется, чтобы сказанное вслух действительно было правдой. Машинально обхватываю себя за плечи, а правую ладонь прижимаю к левому боку, где скрыты шрамы. Хард вне решительности сжимает мое плечо, неотрывно смотря на лунные пятна света, отражающие в озере.
– Сначала я никому не говорила, потому что во всех других отношениях он был хорошим отцом. – Снова оправдания, предназначенные для меня. Томас презренно морщится и сильнее сдавливает плечо. – Он заботился обо мне, – и бил! – Впервые я рассказала всю правду спустя десять лет после смерти мамы, – звенящая тишина застывает в воздухе и Хард с ужасом и переполняющим гневом смотрит на меня, не впечатленный моим героизмом. Мой поступок он воспринимает как вверх человеческой глупости. Прожить десять лет под одной крышей с этим человек – это срок. Опасные преступники отбывают наказание в тюрьме меньше.
– Я была маленьким ребенком и отчаянно верила, что однажды папа изменится. Но этот день не наступил. После того как я все рассказала, бабушка подала в суд и стала добиваться опеки. – Я никогда и никому об этом не говорила раньше. Ни одной живой душе. Ну почему все мои «впервые» случается с Хардом?
– Какие у тебя отношения с ним сейчас?
– Никаких. Мы не виделись уже несколько лет. – От одной мысли, что мне придется встретиться с отцом, чтобы посмотреть в глаза человеку, который так со мной обращался, меня бросает в дрожь. Встряхиваю головой и зажмуриваю глаза, отгоняя неприятные мысли, пытаясь совладать с легким головокружением.
– Мои проблемы с отцом кажутся мне несущественными, когда твой отец такой… – Хард пытается подобрать более корректное слово, чертыхается, не справляясь с задачей и деликатно помалкивает. – Даже моя недомамаша, отказавшаяся от меня, одуванчик.
Заливисто смеюсь в голос и терплю Харда за волосы.
– Твой отец пытается понять тебя и уже за одни попытки он заслуживает уважения и помощи с твоей стороны, – мой голос звучит безучастно. Перекрестные темы о плохом и хорошем отцах – не та беседа, которую я хочу продолжать.
– Хотя сегодня он поступил некрасиво по отношению к тебе и должен был предупредить, что твоя мама тоже приглашена на ужин.
– Он знает, что тогда бы я вообще не пришел, – Томас почесывает затылок и выругивается, когда понимает, что защищает отца.
На моем лице сияет ослепляющая, пьяненькая улыбка, а сказанные слова правильно влияют на Харда. Вот что его бесит! Я вижу его насквозь и способна манипулировать, но исключительно на благо его.
– Я плохой сын. И у нас с отцом натянутые отношения, – Хард обреченно вздыхает и трет глаза. – Мне понравилось, как ты защищала меня перед матерью, – ластится ко мне как сытый кот и задевает носом мочку уха, щекоча огненным дыхание кожу на шее.
– А как называются наши отношения? – меняю тему в опасном направлении и чувствую, как мышцы тела британца натягиваются и напрягаются. Этот разговор опаснее, чем все вместе взятые беседы о наших отцах.
– А у всего должно быть название? – лениво и с неохотой вопрошает Хард, которому по вкусу тот вид отношений в которые мы играем.
– Я просто хочу понять, что между нами.
– Ты мне так и не ответила… – Томас замолкает на полуслове. Договаривать не обязательно, я и так прекрасно знаю, что он имеет в виду.
– Мой ответ тебе либо не понравится, либо ты разозлишься, – встаю, чтобы уйти! Уйти от разговора, от ответа и от требовательности Харда. Но он хватает меня за кисть, разворачивает, усаживается к себе на колени и заводит мои руки за спину.
– Говори! – он встряхивает меня, пристально всматриваясь в черты моего лица, силясь отгадать ответ, который я утаиваю.
– Я влюбилась в тебя, – хватка рук Харда слабеет, но мои запястья он не выпускает. – Не знаю, когда это произошло, за долго до всего или после, но это мой ответ. – Томас потерянно смотрит в пустоту, сквозь меня, отрешенным взглядом. Он хмурится и его брови сдвигаются к переносице в недоумении, всякий раз, когда он мысленно прокручивает мой ответ. Реакция Томаса очевидна. Он желал услышать от меня эти слова, но теперь не знает, что делать с моим признанием. Лучшим способом я избираю оставить британца в покое и встаю с колен, не встречая яростного и пылкого сопротивления со стороны парня, которому я только что призналась в любви.
Глава 34. Майя
Озорные солнечные лучи проникают в спальню и ласково касаются лица своими теплыми прикосновениями. Лениво жмурюсь, зеваю и перекатываюсь на спину, приоткрыв один глаз, пытаясь разглядеть нарушителя моего сна. Вчера я заснула в одежде. Где-то внутри теплился огонек надежды на то, что Хард заботливо переоденет меня в спальную футболку. Знаю, глупо! Но надежда умирает последней, а я проснулась
