class="p1">Дик кивнул. Вот и все. Сейчас ему сообщат о болезни матери и выдадут подорожную. Эр отправится воевать с бириссцами, а оруженосец – в Надор, и вряд ли они когда-нибудь свидятся. Юноша сам удивился тому, как его царапнула эта мысль. Ричард знал, что будет дальше, а Ворон – нет, он уверен в победе, потому что никогда не проигрывал. Неужели Алва не понимает, что его ждет, хотя откуда? И уж точно Первый маршал Талига не станет слушать оруженосца, да оруженосец и не вправе говорить такие вещи.
Проигрыш Алвы нужен для победы над узурпаторами, для того, чтобы на месте дряхлого, стоящего на вранье и беззаконии Талига возродилась Талигойя, свободная, великая, справедливая. А Рокэ пусть бежит в свою Кэналлоа, пусть женится на дочери морисского шада и играет на гитаре. Алва – не талигойцы и никогда ими не были; их предок, хоть и числился эорием из Дома Ветров, получил надел на самом краю империи неспроста. Короли Раканы возвысили полукровок, а Рамиро Алва отплатил за это самым страшным предательством, которое только знали Золотые Земли. Алва – проклятый род, они приносят несчастья, поэтому пусть уходят…
Нога встретила пустоту, и Дик чуть не свалился. Лестница кончилась, а он и не заметил. Наль прав, когда ругает его за рассеянность, – жить в доме и не помнить, сколько ступенек ведет на третий этаж… Больше здесь ему не бывать, хотя… Когда Оллария вновь станет Кабитэлой, он сможет вернуться, только вряд ли захочет: кому нужна пустота? Нет, стены, само собой, останутся, может быть, уцелеют и вещи, но не будет ни Пако, ни Пепе, ни Кончиты, ни Хуана…
Дверь в кабинет была распахнута. Рокэ, одетый по-походному, стоя проглядывал какие-то документы и что-то жевал.
– Заходите, юноша. – Алва, не отрывая глаз от бумаги, потянулся за пером, что-то зачеркнул, что-то вписал, поставил подпись и бросил документ на стол. – Я получил письмо от вашего опекуна. Кто он вам, кстати?
– Опекун…
– Я понимаю, что не воспитанник. Кем он вам приходится? Дядя? Дед?
– Граф Ларак – дядя моего отца.
– Родичей мужеска пола поближе у вас не имеется?
– Нет.
Дик с возрастающим удивлением уставился на своего эра.
– Что ж, – ни к селу ни к городу заметил тот, – во всем хорошем есть плохое, и наоборот. Ваш опекун – отменно вежливый человек, я и слов-то таких не знаю.
Да, Эйвон всегда отличался старомодной вежливостью. Когда он еще не жил в Надоре, отец смеялся, что в дядюшкиных эпистолах можно увязнуть, как в патоке. Прислал бы отец вызов сыну, чтобы вырвать его у Ворона и войны, или нет? И что бы он сделал, будучи оруженосцем?
– Юноша, ответьте мне, – герцог коснулся мизинцем подписи, проверяя, высохли ли чернила, – только честно и без излишнего геройства. У вас болят зубы?
– Нет.
– А живот, нога, рука или, страшно подумать, голова?
– Нет.
– Неужели вы скисли от воспоминаний об отчем доме? Не волнуйтесь, вы туда еще долго не попадете.
– Но…
– Вы, кажется, хотели что-то сказать?
– Нет, то есть… Надор тут ни при чем.
– Значит, дело в даме. То есть не в самой даме, а в грядущей разлуке. Не переживайте. – Маршал скрутил бумагу и сунул в висевший у пояса футляр. – Вы вернетесь на белом коне – коня я вам подарю – и в плаще из барсовых шкур, и она вас снова полюбит. Или сделает вид, разницы, впрочем, никакой.
– Я пойду на войну?
Святой Алан, ну зачем он это сказал?! Нужно молчать и делать вид, что ничего не знаешь.
– Разумеется. – Маршал знакомым жестом прикрыл глаза ладонями, а потом резко их отнял. – Вы, как-никак, мой оруженосец, поэтому собирайтесь – завтра мы выступаем. Отправляйтесь на конюшню, познакомьтесь с Соной, она девица добрая, не сбросит.
Маршал не поверил… Неудивительно – Эйвон никогда не умел лгать. А может быть, проболтался Наль или кто-то подслушал их разговор с эром Августом – у Дорака всюду шпионы…
– Монсеньор…
– Можете идти, или нет, постойте. Я сейчас вас познакомлю с тремя молодыми людьми благородного происхождения. Им вместе с вами предстоит неотлучно болтаться при моей особе в ожидании поручений. Постарайтесь воспринять их философски, особенно одного… Не хочу вас пугать, юноша, но, между нами говоря, он ужасен.
Глава 3
Кагета. Равиат
398 год К.С. 1–2-й день Летних Ветров
1
Адгемар Кагетский был благостен, благообразен и при этом красив. Багряные, отделанные белым мехом одежды ниспадали до земли, оставляя открытыми лишь носки сафьяновых сапог, мерцали украшавшие кованый пояс жемчуга и гранаты-кабошоны, тускло светилось старое золото. Казар величаво нес увенчанную сединами голову и любезно улыбался. Светило солнце, щебетали птицы, обширная терраса, засаженная розами разных сортов, казалась кусочком Рассветных Садов, чудом перенесенным в грешный мир, но Адгемар назначал аудиенции среди роз отнюдь не потому, что те были прекрасны. Здесь, на открытом, пронизанном светом пространстве, подслушать беседующих могли разве что пчелы и ласточки.
– Я рад видеть посла и друга моего возлюбленного брата Альдо Ракана.
Голос Адгемара, низкий, проникновенный, сделал бы честь любому служителю любого бога. Воистину кагетский государь был красив и доброжелателен, слишком доброжелателен, чтобы ему стоило верить, да ему никто и не верил! Редко кому фамильный герб подходил так, как Белому Лису, разве что Кэналлийскому Ворону, и, выбирая меж этими двумя, Робер Эпинэ выбрал бы кэналлийца. Алва был врагом и не скрывал этого. Кагет считался союзником и единоверцем, но чего он добивался на самом деле, знали только Леворукий и его кошки.
– Я счастлив приветствовать ваше королевское величество, – медленно произнес Эпинэ и не ошибся. Адгемар с готовностью принял предложенный титул. Перед своими подданными Белый Лис был кагетом из кагетов, но в письмах иноземным монархам величал себя королем. На талиг и гайи Адгемар говорил отменно, неудивительно, что он решил обойтись без толмача. Другое дело, что беседа наедине Иноходца слегка пугала: Лис считался непревзойденным мастером ловушек, а доказать что-то, не имея свидетеля, трудно. Как и опровергнуть.
– Как вы находите Кагету, мой молодой друг? – Холеная рука ласково коснулась роскошной оранжевой розы, на которой еще блестели капли росы.
Как он нашел Кагету? Чудовищной. В Талиге, Бергмарк, Агарисе жили по-всякому, но такую пропасть между глупой, кичливой роскошью и кромешной нищетой Эпинэ видел впервые. Жалкие крестьяне и чванные казароны, бесконечные казароны… Казароны в золоте, казароны в серебре, казароны в овчинах, казароны в лохмотьях. Тощие овцы и раскормленные лошади, голодные псы и сытые
