туго натянутой от напряжения кожей. Он готов сорваться с места и придушить меня за мои же слова, не желая никогда их больше слышать.
– Этим же заканчиваются ваши споры? Ты теряешь интерес к девушке и передашь её своему другу, который вовсе принимает не подачки, а запасается очередным оружием против тебя самого, выставляя тебя подонком так бесчувственно использующего бедных девушек, потерявших голову от любви. – Хард сжимает кулаки и одному Богу известно, о чем он думает и какое преступление мечтает совершить. В своих мыслях, полагаю, он уже несколько раз убил Брэда самыми изощренными способами.
– Чего ты добиваешься, Майя? – спокойный тон кареглазого дьявола заставляет меня вздрогнуть, и я несколько раз обескураженно моргаю, приготовившись к словесной перепалке. На мои оскорбления Хард всегда отвечает заносчивыми фразочками или оскорбляет в ответ, и мы всегда были в равных положениях. Сейчас я нападаю, а Томас даже не обороняется, принимая всё сказанное за неоспоримую истину.
– Я хочу правды! Расскажи мне как всё было.
– Ты и так знаешь, что мы с Брэдом менялись девушками, точнее сказать, я отдавал ему своих потому что они мне надоедали, – Хард говорит с ленивой неохотой, растягивая каждое слово, причиняя боль моему сердцу. Недавняя злость испарилась и место её занято теперь высокомерием и насмешливостью. Передо мной стоит Хард, который несколько месяцев назад подсел ко мне в столовой и втянул меня в спор. Но я могла отказаться! Так почему же я сделала этого? Почему не сказала «нет»?
«Потому что ты самоуверенная идиотка!»
О, только тебя мне сейчас не хватало! Но к величайшему сожалению, моё подсознание абсолютно право. Я втянула себя во всю эту историю и винить кроме себя некого. Хотела выпендриться и самоутвердиться, доказав себе, что такие как Хард могут принадлежать одной девушке? Браво, Майя, ты этого добилась! А теперь пришло время платить. И расплачиваться я буду своим сердцем.
Справедливо!
– Майя, ну почему мы всё обо мне да обо мне? – от игривого и веселого тона Харда у меня сводит живот. – Я настолько подонок, что ты даже не успела обдумать ответ как с твоих нецелованных губ сорвался утвердительный ответ, а твои ноги раздвинулись быстрее, чем ты поняла, что от тебя требуется в споре, – оскал обрамляет его безобразно привлекательные губы, обнажая белоснежные зубы, словно он вот-вот наброситься на меня как хищник на беззащитную жертву и разорвет на кусочки. – Я такой негодяй, Майя, – у меня звенит ушах и неприятные мурашки атакуют мое тело. – А сама ты такая аморальная сучка, что только из-за того, что тебя в жизни никто не трахал, ты позволила это сделать мне. – Последние слова Харда смешиваются со звоном пощечины и прежде, чем я успеваю понять смысл произошедшего, правая щека Тома краснеет и на коже проявляется след от моей ладони. Я хорошенько приложилась к его поганой роже! Он двигает челюстью и трёт щеку, насмехаясь над моей детской выходкой, которая не приносит никаких результатов. Я только лишний раз демонстрирую свою зависимость от слов человека, которого желаю придушить на месте и чьё мнение обо мне слишком важно для меня.
– По крайней мере, я не валялась у тебя в ногах и не просила тебя меня полюбить, – улыбка сползает с лица Харда, а на смену самоуверенности подонка приходит новое, неведомое ранее ему чувство, оскорбление задетого достоинства человека, чью просьбу о любви не отвергли, но и не приняли всерьез. Томас как будто бы повзрослел на несколько лет и словно что-то погасло не только в его взгляде, но и в нём самом. Мои слова оказались куда более жестокими, чем всё что сказал мне Хард. Я привыкла жить в одиночестве. Никого не любить и не быть никем любимый. Я выживу если Харда не будет в моей жизни. Раньше же его не было. А вот Томас не справится и вернуться к прежней своей жизни, если в ней не будет меня, не сможет. Он зависит от меня больше, чем я от него. Раньше я этого не понимала.
– Ты до сих пор об этом помнишь? – Опять моя призрачная надежда трещит по швам и насмешливый голос Томаса как лезвие ножа пронзает сердце. Он откидывает голову назад и громко хохочет развеселенный хорошей шуткой, которую обязательно перескажет друзьям. – Я потешил твоё самолюбие! Неужели ты правда подумала, что мне нужна твоя любовь? – глаза шипит от наворачивающихся слез, но никогда в жизни я больше не позволю этому человеку увидеть своих слез. Не после всего, что он мне наговорил. Второй раз за день я ошиблась, когда подумала, что Хард зависит от меня. Всегда и во всем от него зависела я и продолжаю зависеть…
– Убирайся! – вместо крика из сдавленной груди вырывается лишь тяжелый выдох и с губ срывается одно лишь слово. Хард в примирительном жесте поднимает руки вверх, как когда-то в доме у озера, и уходит с моего пути с шальной полуулыбкой удовлетворенного парня, которому доставляет удовольствие причинять страдания девушкам.
На плите стоит сковорода с омлетом, горелый запах которого свидетельствует об испорченном завтраке, призванного скрасить утренние часы. Точно также как сгорел омлет, также прямо сейчас горит и моя жизнь…
Глава 37. Майя
После ухода Харда прошло две недели. Первая неделя казалась не принесла никаких изменений, ни эмоциональных, ни душевных. Я просто жила той размеренной жизнью, которую вела до встречи с британцем. В первые дни своего весьма приятного одиночества мне пришлось позвонить в университет и воспользовавшись своим положением выдающейся студентки, попросить о небольшом больничном и это в самый разгар зимней сессии. Репутация хорошей и ответственной студентки сыграла свою роль, и мисс Кёртис сказала, чтобы я не беспокоилась. Получить автоматы почти по всем дисциплинам, когда на тебя молится весь преподавательский состав, легко. Однако в разговоре я все равно ссылалась на недомогание, вызванное сильной простудой, которую мне так и не удалось вылечить до конца. Настойчивый тон Аманды убедил меня в том, что за мои труды перед университетом красивая оценка будет стоять на против всех дисциплин. Настоящая же причина моего отсутствия спокойненько разгуливает по университетским коридорам с самодовольным видом, особо не терзаясь муками совести.
Несколько дней я упорно старалась не замечать саднящего чувства в области груди и не обращать внимания на давящую тишину вокруг, то и дело поглядывая на молчавший телефон. Я жила в своем механическом существовании, делая всё то, что должен делать человек, чтобы оставаться или хотя бы походить на разумное и
