холодный пот, сердце бешено колотилось, а глаза не могли оторваться от кровавой полосы, в которую превратился горизонт. Страх всадника передался и Соне, кобыла дрожала мелкой дрожью, даже не пытаясь дотянуться до травы, а потом на них выскочило что-то светлое и большое. Святой Алан, Лово!
Сона всхрапнула и попятилась, собака вильнула обрубком хвоста и задрала морду, но не залаяла. Радость, охватившая было Дика, уступила место еще большему ужасу. Это не Лово, это слуга Леворукого! Сегодня убили слишком многих, их кровь притянула к себе закатных тварей…
– Отыскался, жабу их соловей!
Прекрасней этих слов Повелитель Скал не слыхал в своей жизни ничего. Лово и впрямь был Лово, с ним был Коннер, за которым угадывалось еще человек пятнадцать. Адуаны… Юноша нервно сглотнул, пережитый ужас требовал выхода, все равно какого.
– Как ты разговариваешь с герцогом Окделлом?!
– Да как надо, так и говорю!.. Я тебе, барчук хренов, по роже не смазал, только чтоб парни не видели, как я оруженосца Прымпирдора луплю!
– Монсеньор… – задохнулся от поразившей его самого ярости Дик. – Да твой Монсеньор… убийца и отродье предателя!
– Да, мой! И его, – таможенник указал рукой на одного из своих парней, – и его, и вот его тоже! Потому как мы ему верим. Он не сопли мазать сюда пришел, а седунов колотить, а уж мы ему подмогнем.
– Вы – ему? – Дик зло и, как ему показалось, гордо рассмеялся. – Да он вас и за людей-то не считает!
– Может, Монсеньор и держит нас за дерьмо, – отрезал Коннер, – только вы, барчуки, для него не дороже, а для покойника твоего дерьмом были только мы. Кончай беситься, я тебя подрядился назад приволочь и приволоку, а дурить станешь – поперек седла привяжу. Как барана.
То, что это не шутка, Дик понял сразу. Юноша постарался как можно равнодушней пожать плечами, но на Коннера это, похоже, впечатления не произвело. Адуан, не глядя на Дика, заворотил коня, пришлось последовать его примеру.
Запад совсем погас, и ночь окончательно завладела Варастой. Откуда-то сбоку раздался дикий скрежещущий вопль, однако никто даже не обернулся; видимо, это орало какое-то животное. Теперь Дику было стыдно пережитого ужаса; ему вообще было стыдно.
3
До самого лагеря Коннер не проронил ни слова. Они ехали по черной неуютной степи под насмешливыми звездами и молчали. Всё – тьма, вспыхивающие на горизонте синие искры, запах полыни, плавная рысь Соны – в точности повторяло прошлую ночь, отчего Дику стало вовсе тошно. Юноша никогда еще настолько себя не презирал. Надо ж было так опозориться, и что теперь с ним будет?
Ричард лихорадочно пытался придумать, что говорить Ворону, но ничего путного в голову не приходило. Обвинить маршала в убийстве Оскара? Поздно. Ричард Окделл струсил и ничего не сделал, чтобы спасти друга, а вместо того, чтобы вступиться за пленных и честь Талигойи, позорным образом удрал и в придачу заблудился. У него не было ни еды, ни воды, ни огня. Дик понимал, что без Коннера и Лово он сейчас трясся бы от ужаса в ночной степи. Ярость прошла, юноша искоса поглядывал на адуана, понимая, что должен попросить прощения, но раскаяние никак не могло справиться с гордостью. Когда вдалеке вспыхнули лагерные костры, Дик наконец решился:
– Господин полковник, я должен принести вам свои извинения.
– Ерунда, – махнул лапищей Коннер, – с кем не бывает. На висельников смотреть и впрямь невелика радость, только с седунами, жабу их соловей, по-людски нельзя.
– Я… Я не только из-за них.
– Оно и понятно, – пробасил Коннер, – покойника с вами я частенько видел. Только, ты уж прости, сударь, от таких друзей лучше подале быть. Сам потонет и других за собой потянет.
Дик вздохнул. Он слишком устал для ссоры, но согласиться с тем, что говорил варастиец, не мог. Оскар Феншо был хорошим другом и замечательным человеком. Ворон с ним поступил подло и жестоко, но что может понимать мужлан, у которого в голове только его распрекрасная Вараста?
– Господин полковник, вас послал Монсеньор?
– Нет, – Ричарду показалось, что таможенник развеселился, – тилерист с валеристом. Да я и без них бы поехал – не бросать же тебя было. Башня, положим, тебя б не сожрала, а вот ызарги – запросто…
Значит, не Ворон! Значит, к эру можно и не идти, по крайней мере сразу. С Савиньяком и Вейзелем объясняться легче – они свои, особенно Савиньяк…
Обоих генералов Дик заприметил у первого же костра. Юноша понял, что дожидались именно их; так и оказалось, но никакого удовольствия от собственной проницательности Ричард не получил.
– Разрубленный Змей, – в голосе Савиньяка послышалось нескрываемое облегчение, – нашелся! Коннер, вам цены нет!
– Не мне, Лово, – пожал плечами адуан. – Забирайте вашего барчука, а я пойду конями займусь.
– Спасибо, полковник, – с достоинством произнес Вейзель, – мы вам очень обязаны.
– Беды-то, – махнул ручищей Коннер. – И то сказать, не бросать же парня на ночь глядя. Вараста вам не столица, сожрут – пикнуть не успеешь.
Дик стиснул кулаки, но промолчал. Он и без того повел себя как глупый мальчишка. Ничего более нелепого, чем очертя голову удрать в степь, нельзя было и придумать.
– Господин генерал, – юноша очень надеялся, что голос у него не дрожит, – я нарушил присягу и готов понести должное наказание.
– Помолчи-ка! – прикрикнул Савиньяк. – Не знаю, что решит Алва, но я б тебя точно пристрелил. Нашел время…
– Не горячитесь, Эмиль, – тихо сказал Вейзель. – Мы с вами сами были на волосок от этого. Ричард молод, а покойный Оскар был его другом.
– Ладно, – махнул рукой брат Арно, – что делать будем?
– Алва с Дьегарроном?
– Насколько я понял, да. И Шеманталь там же.
– Что ж, идемте к нему все вместе.
– Мужественное решение. – Эмиль натянуто засмеялся. – Будем надеяться, сегодня Проэмперадор всех, кого хотел, уже убил.
Это была шутка, но Дику стало зябко. Юноша быстро взглянул на кавалериста и понял, что тому тоже не по себе.
Палатка маршала была освещена. У входа стояли кэналлийцы, один из которых, завидев гостей, скрылся внутри и тотчас же вернулся. Солдаты посторонились; Дик невольно придвинулся к Савиньяку, брат Арно в ответ подмигнул, и они вошли.
Внутри мирно горели свечи, на походном столике красовалась фляга с касерой и лежали походные лепешки. Герцог в распахнутой черной рубахе вертел в руке полупустой стакан, напротив расположился неизбежный Бонифаций, третьим был Жан Шеманталь, четвертым – маркиз Дьегаррон, осунувшийся, с лихорадочно горящими глазами.
– Господин Проэмперадор… – начал Курт Вейзель, но Алва лишь махнул рукой.
– Вы удивительно вовремя. Я как раз собрался
