изнутри. Я упал на колени, второй рукой срывая с себя рубашку, будто это могло как-то помочь.
Он не отпустил.
— Это метка. — Его голос звучал спокойно, как будто он описывал рецепт каши. — Теперь, куда бы ты ни сбежал, я смогу найти тебя. Ты связан. Но не навсегда.
Наконец он разжал пальцы.
Я отвалился назад, тяжело дыша. Кожа на запястье была цела — но что-то под ней светилось. Красная, пульсирующая спираль, словно ожог в форме рун, мерцала, и я чувствовал, как она дрожит в такт сердцу.
— Это не татуировка, — продолжил он. — Это клеймо. Если ты умрёшь — я узнаю. Если сбежишь — я найду. Если предашь — я успею прийти раньше, чем ты осознаешь, что ошибся.
Я прижал руку к груди.
Сердце всё ещё колотилось, как бешеное.
Я хотел спросить: что теперь? Что вообще значит быть "претендентом"? Почему они сами не хотят этой роли?
Но вдруг осознал: а что, если роль претендента — не шанс на жизнь, а просто отсрочка перед худшим?
Что, если смерть была бы… милосерднее?
Он всё ещё смотрел на меня. Не как на врага. Не как на союзника. Как на… инструмент. Или пушечное мясо.
Я почувствовал, как внутри начинает просыпаться холод.
И понял — это только начало.
— А теперь иди, — голос Старшего стал жёстким, будто и не было той сдержанной «доброжелательности» минутой ранее. — Время не ждёт. Инструктор оценит, с чем мы имеем дело.
Он сделал ленивый жест рукой, и в дверях почти сразу появился силуэт — коренастый, с сутулой спиной и угрюмым лицом. Тот смерил меня взглядом, словно уже пожалел, что пришёл.
— Это и есть новый претендент? — пробурчал он, скривившись, будто я пахну хуже местного трапезного зелья.
— Да, — ответил Старший, не глядя на него. — Сделай из него что-нибудь. У тебя есть три недели.
Инструктор застыл.
— Три… что?
— Ты всё правильно услышал. Три недели.
— Он же… Видно же, что у него слабые средоточия, ещё и не все! Да он сдохнет на втором же дне, я тебе клянусь! Чтобы стать хоть кем-то — нужны месяцы, годы… А ты мне — три недели?! Да он не оборотень даже!
Старший посмотрел на него медленно. Очень медленно. И в этом взгляде было столько давления, что инструктор споткнулся о собственное дыхание.
— Три. Недели. — повторил Старший.
— …Да будет так, — буркнул инструктор, уже избегая взгляда. — Но потом не жалуйся, если он развалится у тебя на глазах.
Меня он схватил за плечо и буквально вытолкал за дверь. Прошли молча — за дом, потом вниз по дорожке, дальше через тесные деревянные постройки, мимо костров, где сидели такие же полуголые, заросшие и молчаливые «ученики». Некоторые смотрели на меня, но в их взгляде не было ни злобы, ни интереса. Скорее… ожидание. Как будто они уже знали, чем всё закончится.
Мы добрались до небольшого амфитеатра, вырезанного прямо в склоне холма. В центре — грубо вытоптанная арена, обнесённая заострёнными кольями. Инструктор обернулся, хрустнул шеей.
— Три недели… — пробормотал. — Хрен тебе, а не три недели, придурок. Ты даже не знаешь, как кулак правильно сжать. С такими, как ты, обычно не церемонятся.
Он плюнул на землю и посмотрел мне прямо в глаза:
— Надейся, что умрёшь быстро. Это будет твоей самой большой победой.
Я стоял, молча. Словно слова перестали иметь смысл. В голове всё ещё пульсировало эхо:
Три недели.
Чёрт. Я ведь надеялся, что попал сюда лишь на пару дней. Максимум неделю. Что мир просто… треснет, как старая плёнка, и я проснусь у себя дома. Может, даже с головной болью — но дома.
Но теперь… теперь стало ясно.
Никто меня не спасёт. Никакое чудо не случится.
Через три недели здесь произойдёт что-то важное. Судя по взглядам, это либо посвящение… либо бойня.
И я не был уверен, к чему из них готовиться.
Инструктор гнал меня кругами по пыльной арене до тех пор, пока лёгкие не начали гореть огнём, а колени не дрожали от изнеможения. Я несколько раз падал, но вставал, потому что он не останавливался. Даже не смотрел — просто шёл рядом, как будто проверяя не выносливость тела, а силу желания выжить.
— Слаб, — наконец бросил он. — Но, может, ещё не совсем безнадёжен.
Я упал на одно колено, вытирая пот с лица. Инструктор протянул мне флягу. Горло пересохло настолько, что я глотал воду, не чувствуя вкуса.
Он присел рядом, хрустнув суставами.
— Раз ты ещё жив, значит, хоть какое-то средоточие получил, — сказал он, в упор глядя на меня. — Простое, наверняка. У всех новичков так. Одно из трёхуровневых.
Я кивнул. Нехотя, будто признал это с неохотой. Хотя на самом деле — соврал. Масштабируемое. Я до сих пор не до конца понимал, что это значит, но нутром чувствовал — это не то, что здесь у всех. Что-то редкое. Может, слишком редкое.
И потому — опасное. Знание об этом легко могло оказаться смертным приговором.
Инструктор продолжал:
— Чтобы развить его, тебе придётся драться. Каждый день. Без остановки. Ты будешь выходить на охоту. На бездушных. Они тупые, но опасные. Без жалости. Идеальны для тренировки, если хочешь выжить. Или умереть быстро.
Глава 7
Он встал, закладывая руки за спину.
— Разума тебе не дадут. Поглощение разума доступно только элите. Те, кто убивает разумных существ, получают не только силу, но и знание. Но ты… — он окинул меня взглядом, — …ты не из их числа.
Я молчал. Не было смысла спорить. Убеждать. Он и так решил, кто я есть. И в каком-то смысле был прав — пока.
— Есть десять уровней развития у средоточий. Простые — до третьего уровня. Их большинство. У меня — редкое, до пятого. Легендарные — до седьмого. И у самого Старшего — эпическое. До десятого.
Я с трудом сдержал внутреннюю дрожь. Значит, если я и правда получил масштабируемое, оно может быть чем-то даже большим?
— Говорят, Старший убил существо равное по силе трем наполненным средоточиям редкого уровня всего через пару дней после появления. Сам. На второй охоте.
Его голос прозвучал с уважением и страхом одновременно.
— Ты завтра выйдешь на охоту. Один. Вернёшься — продолжим. Не вернёшься
