старичок в сером ватнике, заношенной ушанке и кирзовых сапогах. — А то — дровяная пристань, получается!
Старичок добродушно рассматривал городских, не знающих таких простых вещей.
— Этот пароход знаешь сколько дровец кушает, аль вы не слышали? Скоро грузиться будем, сами посмотрите! Вот они и сохнут в пятериках! Вон, — старик ткнул пальцем, — как есть пятерики дров и стоят один за другим. Капитан, видать, тертый — мимо этих летит, значит, дальше лучше дрова будут! По всему Енисею леспромхозы стоят, специально для пароходов заготавливают.
— Что такое пятерики? — спросил Коля.
— Поленница такая. В длину — сажень, в высоту — сажень, а в ширину, значит, пять поленьев уложены. Такими мерами и продают. А поленья для пароходов или метровые, или аршинные, семьдесят сантиметров, значит. Вишь, — он ткнул в дым из трубы, проносящийся над их головами, — дым светлый, значит на дровах, а когда черный — то уголек чадит!
Старик был доволен своим рассказом. Улыбался.
— Я сам по молодости пильщиком нанимался. Сколотим артельку пять-семь человек, один — пилы да топоры правит, еду готовит, остальные — до обеда пилим, после обеда колем. При царе-батюшке неплохо зарабатывали. Я и в будни в хороших сапогах ходил. Тогда качество давали, сынок, теперь — не то! Теперь начальники кругом, а начальник, он дурак! Да-а-а! Вон, вишь, сыряк пилят! От него руки отваливаются, да и не нужен он никому! — «Мария Ульянова» как раз поравнялась с мужиками, пилившими на козлах в конце поленницы.
— А почему же они пилят? — спросили одновременно Сева и Ася.
— Да кто же их спрашивает? Лагерные они! Их камнями заставят бревно перерубать, они и камнями будут... — старичок уже был не так доволен. Головой покачивал сокрушенно, кисет достал. — А вы далеко, значит, следуете?
Мальчики посмотрели на мать. Ася больше всего боялась таких расспросов, не понимала, как будет врать при детях, и готовилась к этому. И вот ее спросили. Старику врать не хотелось.
— Ты, милая, не хочешь, не говори, нынче люди не больно друг другу верят. Это я говорю, что думаю, мне уже ничего не страшно. Зажился я, никого родных не осталось, уже охота и повидаться с ими. — Он говорил негромко, неторопливо скручивал цигарку. — Я зла ни на кого не держу, власть наша собачья, а я и на них улыбаюсь — значит, так Господь нас испытывает. Или наказывает. Что-то, видать, натворили по неразумению нашему — не жилось нам при царе-батюшке, спробуйте другого царя! Не ндравится? А взад ходу нет, дорогие товарышшы! Придется и потужить теперь!
Старик похлопал себя по карманам, прикурил.
— В ссылке я тут жил... сами-то мы с Волги, а вот отпустили меня в прошлом году, когда мне восемьдесят пять исполнилось. Иди, говорят, дед, на все четыре стороны. А куды ж мне идти, робятки! Нет у меня ничего и никого на белом свете. Всего вы меня порешили... — дед склонил голову в знак благодарности. — Так и служу сторожем, такие же вот дрова сторожу в Ворогово.
— Вы сказали, голодно у вас, дедушка? — поинтересовалась настороженно Ася.
— А где теперь не голодно? У кого работа есть, как-нибудь перебиваются, у кого нет, и не знаю, что жуют. Вон, калмычат привезли к нам во время войны, так все и перемерли. Одна из них старуха осталась, сторожит со мной ночь через ночь. Тоже ведь они с Волги, как и я... — дед, покуривая, уже думал о чем-то своем.
Вскоре пароход встал к дровяной пристани, спустили трап, и началась погрузка. Носилки прогибались под метровыми поленьями, трап шатался, к концам носилок были привязаны лямки, в которые дровоносы вставляли руки, поэтому руки не обрывались и ничего не падало. Морды у мужиков были красные от напряжения, человек двадцать работали или больше. Носили матросы и кочегары с «Марии Ульяновой», носили и береговые, два солдата с автоматами сидели у штабелей.
— Это — заключенные? — спросил Коля.
— Может быть... — Ася неуверенно пожала плечами.
— Они что-то сделали? Ты знаешь? — Сева тоже следил за погрузкой.
— Возможно, они совершили преступление, — подумав, ответила Ася.
— Почему возможно? — повернулся Сева.
Вдоль борта стоял народ, наблюдал за работающими. Покуривали, переговаривались. Солнце садилось и становилось прохладно. Ася наклонилась к сыну:
— Сева, это сложный вопрос, я сейчас не могу ответить, но я тебя попрошу, — она взяла его за подбородок и подняла на себя, — никого не спрашивай об этом! Ладно? — Сева смотрел, не понимая. Ася нахмурилась: — Дай мне слово! Позже мы обязательно поговорим на эту тему!
— Хорошо, я не буду спрашивать! — Сева поправил очки и снова повернулся к дровоносам.
Закончили ночью, при свете сильных прожекторов.
К вечеру следующего дня пришли в Ярцево. Прямо у пристани был рынок, и Ася с детьми собралась что-нибудь купить. Пароход подошел, тяжело тряхнул дебаркадер, народ посунулся было к трапу, но никого не пускали. Первыми из трюма поднимали заключенных и тут же, на дебаркадере заводили в комнату для пассажиров. Мужчины были в основном в серых и черных ватниках, в руках — чемоданы, узлы, военные вещмешки и просто мешки, увязанные веревкой. Все щурились на свет, хотя он и не был слишком ярким, шли нетвердо, озирались, самых нерасторопных пихали конвойные. Их заводили и заводили, комната ожидания на дебаркадере была не очень большая, скоро на входе случилась заминка, те, что зашли, кричали, что больше некуда. Сержант, распоряжавшийся разгрузкой, заглянул в трюм и приказал продолжать. Утолкали и оставшихся. Через окна комнаты ожидания хорошо видно было, как они стояли, прижавшись друг к другу. Их заперли, выключили свет и поставили часового. Народ потянулся по трапу. Обсуждали разгрузку, некоторые и весело, большинство же проходили, тревожно поглядывая на темную людскую массу лагерников.
Ася хотела увести детей, но осталась, только обняла и крепко прижала. Она везла их в места, где такого было много, где, возможно, им придется увидеть еще более страшное. Ей представился Горчаков, устало стоящий в таком же строю, с такими же недобрыми конвойными солдатами. У нее тряслись руки, она знала, что не выдержит и бросится к нему.
— Мама, что с тобой? — Коля крепко держал ее за руку. — Тебе их жалко?
— Тихо, Коля, что ты... — Ася испуганно оглянулась, но народ уже почти весь вышел. — Давайте не
