пойдем!
— А как же еда? У нас только кипяток... — не понял Коля.
— Я могу пойти, я их не боюсь, мне баба много рассказывала про заключенных! Они ничего плохого не сделали! — Сева со спокойной решимостью глядел на мать. — Дай мне деньги, я куплю! Я же ходил за хлебом!
— Сева, я просила не говорить на эту тему! — зашептала Ася.
На базарчике местные продавали вареную картошку, хлеб, соленую и вяленую рыбу. Брусника и клюква стояли в ящиках и бочонках, картошка в мешках. Ася купила вяленых окуней, хлеба и теплой отварной картошки.
Сели ужинать в своей каюте. Юрий, глава норильского семейства, тоже ходил на рынок, улыбнулся над Асиными окунями, он купил соленого тугунка[136], омулей, черемши и бочонок брусники. Составили общий стол. Коля принес кипятка, и Ася заварила хорошего московского чая.
Юрий был врачом, заведовал отделением в городской больнице Норильска, его жену звали Елена, она работала геологом в Управлении шахты. У них была пятилетняя девочка. Они многое могли бы рассказать о жизни в этих местах, но Ася боялась, что они сами начнут расспрашивать, и обходила стороной все вопросы, куда и зачем они едут. Иногда просто не отвечала, это выглядело довольно глупо, но так надо было. Если бы лагерное начальство Горчакова узнало, что к нему приехала жена, его немедленно перевели бы в другой лагерь. Это утверждал он сам, когда не разрешал ей приехать в Норильск, и это же подтвердила его освободившаяся сестра. Это правило неукоснительно выполнялось по всему ГУЛАГу.
Норильчане перестали спрашивать. Говорили о Москве, о Ленинграде, о енисейской погоде, красоте и богатствах тундры.
Ася долго не могла уснуть. Все ее ответы о Ермаково выглядели подозрительно — у нее не было ни вызова на работу, ни подъемных, она ехала с двумя детьми, не представляя себе, куда едет. Любой милиционер через пять минут разговора должен был понять, что здесь что-то не то.
Утром проснулись от грохота дров, падающих в бункер. Опять долго грузились, на этот раз заключенных не было, работала одна команда. Капитан спросил в рупор добровольцев, и кто-то из пассажиров тоже засучил рукава. Погода портилась, после Ярцева сделалось пасмурно, с неба посыпался дождь, вперемешку со снегом. Река стала серой, унылой и совсем безлюдной. Когда пришли в Ворогово, ветер дул уже с севера, палуба стала обмерзать, да и стоять на ней уже не хотелось. Енисей делался шире, а течение замедлялось. Знаменитые скальные острова Корабль и Барочка и опасную Осиновскую систему порогов, которых ждал Коля, проходили ночью, и их было едва видно.
Капитан спешил, подгонял на разгрузках, на бункеровку дровами выгонял всю команду. Берега стали белыми от снега, отчего река выглядела стальной и бездушной. Ася волновалась, в Ворогово она слышала обрывок разговора капитана с начальником пристани, что в Дудинке уже стоят двадцатиградусные морозы и навигацию могут сократить.
В каютах было жарко, Юрий с Еленой занимались с дочкой, читали книжки, играли в шашки и «чапаевцев», перекусывали, спали и Асиных волнений не разделяли.
— Сейчас прижмет, потом отпустит, так рано Енисей не закрывают, — рассуждал отец семейства, откладывая книжку. — Доплывете. Вам километров пятьсот осталось...
— Семьсот, — уточнил Коля.
— Успеете, два-три дня и будете на месте. Нам после вас еще пятьсот километров...
Погода успокоилась, снова стало солнечно и красиво, Енисей заголубел в белых берегах. Морозило уже крепко, ночью градусник опускался до минус пятнадцати и ниже. К Туруханску подходили шестого октября утром. Пристань стояла на впадении широкой и полноводной Нижней Тунгуски в Енисей. Входя в Тунгуску, «Мария Ульянова» резала носом лед у дебаркадера. Лед был крепкий, вся Тунгуска, насколько хватало глаз, стояла.
Опять быстро разгружались, спешно бункеровались дровами, но вдруг все замерло. Капитан ушел в поселок и вернулся только вечером. Его обступили пассажиры.
— Спокойно, товарищи, руководство решает вопрос о нашем дальнейшем движении. В Дудинке и в Игарке морозы, и по прогнозу ослабления не ожидается. Идти мы можем, но это определенный риск, все-таки у нас пассажирское судно. Не волнуйтесь, все решим!
— Дак что решим?! Идти надо, когда он так рано вставал! — требовали самые нетерпеливые.
— Я тоже так считаю, но это вопрос не моей компетенции. Есть начальник пароходства, есть метеорологическая служба. Расходитесь по каютам, пожалуйста.
— А если встанет, нас куда денете?
— Товарищи, дорогие, я не Господь Бог, за погоду не отвечаю! Вы можете сойти в Туруханске или вернуться с нами в Красноярск. Если будем вынуждены вернуться, обратно повезем бесплатно, конечно. Есть такое распоряжение.
— Да как же так? А кормить кто будет? Да-да, кормежка-то как? Государство должно озаботиться! У нас дети! А отсюда-то как?! Тут дорог нет! — Люди зашумели, заговорили, обсуждая неприятный поворот событий, но капитан, не слушая, стал подниматься в рубку.
На следующее утро было объявлено, что «Мария Ульянова» возвращается в Красноярск. Желающие могут выходить в Туруханске, время на разгрузку — один час.
У Аси оборвалось сердце. До Ермаково оставалось сто семьдесят километров, она узнала у капитана. Ночью она не спала, пытаясь придумать, как быть, если судно развернется, и вот надо было принимать решение. Они стояли на палубе, людей выходило совсем немного, выгружались и их соседи-норильчане.
— Мы можем сойти и как-нибудь добраться... — Ася с тревогой следила за пассажирами, спускающимися по трапу. — Люди говорят, по Енисею зимняя дорога всегда есть, по ней ездят...
— Может, растает, мам? Вон еще пароходы стоят... — Коля предлагал сойти.
Ася застыла в нерешительности, слушала и не слышала соображения возбужденных детей, она видела, что они не хотят возвращаться. Она тоже не хотела.
— Если не уедем, придется жить здесь до следующего лета... — она в смятении смотрела на заваленное снегом село. Храм с высокой колокольней высился над Енисеем, крестов не было... — С работой здесь очень плохо. У нас мало денег...
— Если бы нас не было, ты бы осталась? — спросил Сева.
— Осталась бы! — честно ответила Ася.
— Еще можно улететь на самолете! — осенило Колю.
— Не знаю... нет денег.
— Выходящих просьба поторопиться, до конца разгрузки осталось двадцать минут! — разнесся над пристанью и заснеженным берегом женский голос из корабельного репродуктора.
У Аси все сжалось внутри.
— Мам, мы с Севой тоже хотим сойти.
— Слишком много против... — Ася судорожно стискивала сумочку, впившись взглядом в берег. — У нас есть немного
