насколько я понял, совсем близко от нас, может даже, у наших соседей.
– Ну все, теперь наша квартира точно сгорит – и мой компьютер со всеми статьями и рефератами. Надо было взять его, несмотря на правила… С другой стороны, будет повод написать что-то получше. – Мама все продолжала делать вид, что стакан наполовину полон.
Через пару минут послышался рев сирены, и к дому подъехала огромная красная пожарная машина с мигалками. Из нее, словно тридцать три богатыря, выпрыгнула команда пожарных. На них были шлемы, черные противопожарные костюмы с желтыми полосками, которые светятся в темноте, а за спиной у них висели баллоны с кислородом. Пожарные подсоединили свои шланги к гидранту и героически побежали внутрь.
От холода и волнения мы вчетвером вжались друг в друга: я в маму, мама – в папу, а Штанишкин, который прятался у меня под мышкой, – в меня. Я не смогла оставить его дома, в огне.
Я представляла, как пламя поглощает всю мебель в нашей квартире. Мою кровать из интернета, диван в гостиной, красный ковер от тети Лены и дяди Бори, мясорубку, в которой мама прокручивает фарш для котлет, все мои наборы лего… А отважные пожарные, с черными от копоти лицами, задыхаясь в ядовитом сером дыму, сражаются с пламенем, не жалея собственной жизни.
Что будет теперь с нами? А с ними?
В этот момент вращающаяся дверь нашего дома вдруг ожила, завращалась, и из нее один за другим стали выходить пожарные – абсолютно чистые, без копоти на лицах, ни разу не задыхающиеся от кашля, зато очень, очень сердитые.
Один из них, самый суровый, видимо, командир пожарного отряда, подошел к консьержу и что-то спросил. Консьерж всплеснул руками. Пожарный раздосадовано покачал головой.
Затем пожарный повернулся к жильцам, сложил руки рупором и что-то прокричал. Все облегченно вздохнули. Видимо, пожар отменялся.
Толпа хлынула к вращающейся двери – всем не терпелось вернуться в свои теплые квартиры. В результате образовалась длинная очередь.
Перед нами стояла семья из четырех человек: немолодой лысый мужчина с бородой, кого-то мне напоминавший, его жена, полная женщина с пышными рыжими волосами, укутанная в махровый халат, хмурая взрослая девочка с капюшоном на голове и рыжий мальчик моего возраста в оранжевой пижаме под цвет волос. Мальчик стоял ко мне спиной, но почему-то он показался мне знакомым – то, как он оттягивал рукава пижамной рубашки, то, как переминался с ноги на ногу…
– Пап, а что сказал этот пожарный?
– Он сказал, что пожар потушен.
– Слава богу.
– А еще он сказал, – добавила мама, – что миссис Хокинс, нашей соседке слева, с этого момента запрещено поджаривать тосты в тостере.
– Так это из-за нее? – воскликнула я.
Рыжий мальчик обернулся на мой возглас и открыл от изумления рот.
– You? Это ты?
Да, это была я, а это был он. И хотя на нем уже не было хэллоуинского костюма, я узнала его по веснушкам, рыжим кудрям и дыркам вместо зубов. Это был Хот-дог.
– You live here? – выпалила я и сама удивилась, как уверенно я это сказала на английском. – Ты живешь здесь?
– Да! – Хот-дог улыбнулся своим щербатым ртом и залился краской. – А ты?
– И я, – улыбнулась я.
– Yeah! Hurray! Woo-hoo!
И мы оба принялись скакать, прыгать и визжать от радости так же громко, как только что выла пожарная сирена.
Так в Нью-Йорке у меня появился друг – и снова рыжий.
Глава 10. Джордж Вашингтон
Если ехать на лифте, то с десятого до третьего этажа в нашем доме можно добраться за двадцать четыре секунды, я засекала. А если спускаться по лестнице – то за минуту. Правда, лифт еще нужно вызвать и дождаться, пока он приедет. Так что обычно я неслась вниз по лестнице, перелетая через ступеньки. А мама кричала мне вслед: «Возвращайся к ужину! И голову не сломай!»
На третьем этаже жил Хот-дог.
На самом деле Хот-дога звали Джимми, но для меня он всегда был просто Хот-догом.
Папа Хот-дога преподавал математику в мамином с папой университете. Мама Хот-дога была художницей, она иллюстрировала детские книги. Их семья тоже совсем недавно переехала в Нью-Йорк из другого штата и поселилась в нашем доме. Как и мне, Хот-догу и его старшей сестре Аннабель пришлось пойти в новую школу, но не в мою, а в другую, частную, и они тоже скучали по своим друзьям.
Хот-дог очень не хотел переезжать в Нью-Йорк, и, чтобы уговорить его, родители пообещали завести после переезда собаку. Но оказалось, что в нашем доме держать кошек и собак запрещено, и Хот-дог грустил – в новом городе, без друзей и без собаки. Поэтому он очень обрадовался, когда встретил меня.
Мне нравилось бывать у Хот-дога в гостях. Здесь все было так удивительно и непривычно, как будто, переступая порог его квартиры, я попадала в какой-то другой мир.
Во-первых, все в Хот-договой семье ходили по дому в уличной обуви. Вернее – просто в обуви, потому что они не делили обувь на уличную и домашнюю, и тапочек у них тоже не было.
Во-вторых, даже в самые холодные дни Хот-дог никогда не носил шапку и почти никогда не застегивал куртку, так что его, наверное, продували все сквозняки, которые только существовали на нашей планете. По-моему, самой теплой одеждой, которую я когда-либо видела на Хот-доге, был, собственно говоря, костюм хот-дога.
В-третьих, он не ел суп.
Все это было очень странно. Если верить Бабушке, то дети, которые не едят суп, не носят шапку и попадают под сквозняки, непременно заболевают. Но вот именно такой ребенок стоял передо мной, и он был абсолютно здоров!
Мы с Хот-догом прекрасно понимали друг друга без слов: ели мороженое из фургончика мистера Софти, висели вверх тормашками на турнике на площадке, прыгали на диване, пока мама с папой не видят.
Но на всякий случай мы все же обучили друг друга нескольким важным выражениям каждый на своем языке.
– Holy moly guacamole! Святое гуакамоле!
(Гуакамоле – это такой мексиканский соус из авокадо.)
– Flying frogs! Летающие лягушки!
– Holy cow! Святая корова!
И примерно то же самое по-русски.
– Елки-палки!
– Фу-ты ну-ты!
– Ешкин кот!
И очень скоро все эти слова нам понадобились.
А дело было так.
В начале ноября подошла моя очередь взять Джорджа Вашингтона, нашу классную черепаху, на выходные домой.
Мы с мамой принесли его из школы в стеклянном террариуме. А с ним
