Теперь понятно, почему эта Нина не могла до тебя дозвониться. Но бабуля оказалась настырной и нашла меня. При случае узнай, каким образом. Просто любопытно. Съешь немедленно круассан, иначе его съем я. Меня будет мучить совесть, и я буду страдать. Ты же не хочешь, чтобы твоя еврейская мама страдала? У тебя красивый костюм. С шейным платком я бы чуть-чуть поспорила, но днем сойдет.
Два раза в неделю мы завтракали в разных парижских кафе, но в последнее время полюбили «Гаргантюа» на Rue du Faubourg Saint-Honoré. Русские люди называли эту улицу с шикарными магазинами «Фобург (предместье) святого Гонорея». Пошловато, но смешно. Вообще-то это был один из известнейших магазинов кулинарии в Париже. В углу стояло несколько столиков для дегустации, а по утрам подавали, может, лучшие круассаны в городе. Маленькие шедеврики не длиннее пяти-шести сантиметров таяли во рту, и истребить их хотелось несметное количество. Опасное увлечение. «Такую фигуру надо беречь», – говорила мама про себя со смехом и про меня с нежностью.
Вечером, вернувшись домой, я набрал переданный мне мамой номер телефона и впервые услышал ее голос. Русский язык был чистый и какой-то по-эмигрантски глубокий. Не засоренный, что ли, инородными словами с территории обитания.
– Александр, да, это я. Спасибо, что откликнулись. Ваш телефон мне дали мои друзья Пахомовы. Вы работали у них в антикварном магазине. Они очень высокого мнения о вас. Первый раз такое от них слышу. Говорят, вы способный мальчик с аналитическим умом. Не хотите у меня поработать с архивом и с документами? Но, конечно, для начала мне бы хотелось с вами познакомиться. Подходим мы друг другу или нет. Я очень чувствительна к этому. Никогда не могла общаться с людьми, с которыми нет взаимопонимания. Вы согласны со мной? Хорошо. Тогда я предлагаю вам попить чудного чаю или горячего шоколада в милом заведении Angelina. Рядом с отелем Le Meurice. Знаете? Завтра в четыре после полудня. Чудно. Тогда до завтра.
Кроме кальки с французского «после полудня», все было хорошо. По-русски давно так не говорят. По крайней мере, не в повседневной речи. Пойти в «Анжелину»? Да с удовольствием!
О, какое это прекрасное место, хотя в шестидесятых – семидесятых годах посещать его было еще неким вызовом. Салон в Париже открыл известный и очень талантливый австрийский кондитер Антон Румпельмайер[57] еще в 1903 году. Надо сказать, что французы честно признают (редкий случай) происхождение круассанов, бриошей и прочих булочек с изюмом, яблоками и шоколадом из австрийской столицы. По-французски корзинка с этими вкусняшками, которые подают, например, в гостиницах, так и называется «viennoiserie». «Венская корзинка». Не понимаю, как тут все эти галлы еще не умерли со стыда? Салон процветал и был одним из самых знаковых мест столицы. Рецепт, наверное, лучшего в мире горячего шоколада, привезенного кондитером из Вены, всегда держался в тайне. Тягучий, сладкий и сладостный напиток можно и нужно дегустировать в трех вариантах.
Первый. Шоколад без ничего. Голый. Из серебряных кувшинчиков наливается в чашку и… сойти с ума. Увертюра.
Второй. К шоколаду подаются потрясающие по легкости взбитые сливки. Чайную ложку с горкой сливок чуть окунуть в шоколад и… человек улетает.
И, наконец, третий вариант. Банально слегка размешать взбитые сливки в чашечке с горячим шоколадом и спокойно закрыть глаза. Кома.
А ведь есть еще фирменное пирожное «Монблан». Воздушное безе с обволакивающим кремом из сладких каштанов. Все. Плюс полтора кило. С другой стороны, ну и что?
В двадцатых годах, если мне не изменяет память, вдова сына Антона, Анжелина Румпельмайер, принимала весь парижский бомонд в своем салоне. Шанель, Пруст[58], Дали[59], Кокто[60], русская знать во главе с Феликсом Юсуповым[61] – завсегдатаи на улице Риволи. Прямо напротив самого знакового каскада садов Тюильри. Ну и Лувра, соответственно. Это нормально, что на полу заведения, сохранившего и никогда не поменявшего стиль «Прекрасной эпохи», появилась надпись нового названия салона. «Анжелинá» с ударением на последней гласной. Теперь салон имел два названия, две надписи на полу и два гордых имени у парижан. Rumpelmayer’s и Angelina.
Шли годы. Иногда немного не туда, но что поделаешь. Все равно шли.
В 1940 году город света оккупировали немцы. Фюрер лично приехал посмотреть на падшую Францию и пройтись по площади Трокадеро с видом на Эйфелеву башню.
Самые удобные здания для оккупантов, где можно расположить штабы, гестапо, комендатуру и прочую всячину – это гостиницы. Соседняя дверь от «Анжелины» – знаменитый отель Le Meurice. Один из лучших в Европе. Именно там и расположился генеральный штаб военного гарнизона немецких оккупационных сил во Франции, а заодно и резиденция сменяющихся по техническим причинам военных комендантов Парижа. Естественно, во время своего визита фюрер побывал в своем штабе. Вполне логично, что соседний венский салон был счастлив приветствовать бесноватого и шоколадом, и «Монбланом».
Моментально заведение стало любимым местом соседей. Австрия же «своя», родная аннексированная вотчина. Как немцам в венское кафе не ходить? Кормят вкусно. Для господ офицеров скидка десять процентов. Для гестаповцев – пятнадцать…
Я видел ошеломительный по глубине пережитой трагедии сделанный неизвестным автором фотографический коллаж. Очень простой. Две приклеенные рядом друг с другом фотографии с датами на каждой. Первая – 1938 года, полка на вешалке того самого чайного салона. Шляпы, кепи, котелки и даже пара шикарных кожаных автомобильных шлемов. И та же полка 1941 года. Одни немецкие фуражки разных цветов. И больше ни одного цивильного убора. Коллаж был сделан в память о русской девушке-эмигрантке, помогавшей все годы оккупации ребятам из подполья и Сопротивления. Она работала в той самой гардеробной Румпельмайера и принимала на временное хранение шинели и портфели посетителей. Помощь храброй Татьяны была бесценна. Расстреляна за два месяца до освобождения Парижа…
В конце августа 1944 года все было кончено. План Гитлера взорвать, сжечь и уничтожить Париж по тем или иным причинам не сработал. В отличие от парижан и всего мира, фюрер расстроился.
Немецкий контингент и соединения коллаборационистов под управлением из Виши сдались.
Однако все ужасы войны имеют свои последствия и в мирное время. «Анжелина» опустела и довольно надолго. В памяти у всех были живы еще воспоминания о любимом заведении фашистов. Редкие посетители оправдывались перед знакомыми и журналистами, говоря о том, что мир снова вернулся в знаменитый салон, и надо его поддержать. Семья, во владении которой оставалась «Анжелина», пыжилась изо всех сил. Им удалось то ли сдать на пятьдесят лет, то ли продать антресоли салона странному объединению под названием «Maison d’Afrique». Таким образом, в
