старушкой. Долго и крепко. Как тогда она обнимала Рене и Доминика. На глазах у нас обоих были слезы. Жизнь переворачивала еще одну страницу. У нее – одну из последних. У меня – одну из первых. Виктор проводил нас с дядей до двери, над которой колокольчик ответил нам своим собственным прощанием. Морозный парижский свежий воздух сам предлагал нам пройти сквозь него пешком. Сзади осталось прокуренное помещение и истории людей, о которых еще недавно я ничего не знал…
Сидя в знаменитом La Coupole на бульваре Монпарнас, я слушал почти исповедь, нет, тайну, которую мне бы никогда рассказывать не стали, если б не сегодняшний вечер. И теперь постепенно я понимал почему.
– Нас арестовали здесь, прямо напротив столика, где мы сидим, только через дорогу, в кафе Le Select. Красивое название – кафе «Избранное», ты не находишь? Мы сидели втроем и пили пастис – анисовую водку, чуть разбавляя ее водой. Все бригады Сопротивления начинали готовиться к восстанию. После Сталинграда немцы трещали по всем швам на востоке. Было ясно, что русских уже не остановить. Американцы открыли второй фронт. Руководство Сопротивления и де Голль приняли решение начать через несколько дней восстание. Надо было, в силу наших возможностей, помочь союзникам и освободить Париж. Это был наш долг, наша цель, наш шанс отомстить. Всех троих схватили прямо за тем столиком коллаборационисты в штатском и полицейские. Потом подоспели и немцы. Нас отвезли в гестапо. Били по очереди, чтобы мы слышали крики других. Особенно Виолетты. Охота шла в основном за ней. Мы были пешками. На улице Бломе, около мэрии пятнадцатого округа, из небольшого отеля была сделана тайная тюрьма. Вот туда нас и бросили. Несмотря на все секреты, нашим очень быстро сообщили, где мы находимся. Было решено попытаться отбить нас с Виолеттой и Полем. Виолетта была беременна, и к тому же она слишком много знала.
Это было опасно для подполья и предстоящего восстания. Их было десять, включая совершенно не приспособленного к таким операциям Виктора. Питерский интеллигент, он и винтовку как следует не умел держать. Но он захотел идти. Это же его жена! Минут через тридцать после начала штурма их осталось в живых трое: Рене, Доминик и раненный в ногу Виктор. Но случилось то, что случилось. Один полицейский открыл нам камеры. Виолетта лежала вся в крови на полу без сознания. Он успел мне шепнуть, что Поль Пелисье – предатель, и вывел нас на задний двор, где расстреливали наших товарищей. Я не стал и не мог реагировать на Поля. Дотащить Виолетту одному было невозможно. Для чего тот легавый это сделал? Мне кажется, он понимал, что все кончено, и хотел получить козыри на будущее. Он убежал от нас куда-то вперед и быстро пропал из виду. Мы же недалеко ушли по соседней улице, нас спрятал у себя в магазине какой-то сердобольный старик. А очень скоро немцам стало не до нас…
– Это отсюда у Дорит такая ненависть к французским полицейским?
– А ты как думаешь? У нас у всех такое же чувство. Ничего с этим не поделаешь. Виолетту мы смогли спасти. В подполье были все профессии. Включая врачей. Я рассказал товарищам информацию про Поля. То, что предатель был – это неоспоримо. Кто-то думал на Поля, кто-то сомневался. Но через два месяца его нашли с пулей в голове. Все понимали, чья это работа, но никто не сказал ни слова. А потом, месяцев через пять-шесть, арестовали того самого полицейского. Он пытался как-то оправдаться. Рассказывал про наш побег, про то, какой он хороший, но на нем было слишком много крови, и его приговорили. Перед казнью он сказал, что тогда в тюрьме он все придумал про Пелисье, чтобы выглядеть лучше: и бежать помог, так еще и предателя сдал. Никто никогда не узнал правды. Он издевался над нами перед смертью, или все было так на самом деле? Виолетта с тех пор никогда не улыбается. Ты заметил?
– Виктор хромает с лета сорок четвертого?
– Да. Кстати. Тебя удивило, что ее ордена лежали в автомобиле? Виолетта прикалывает их к платью и носит исключительно в официальные учреждения: налоговую, мэрию… Для малоприятных бесед с ненавистными бюрократами. Вообще говоря, я хочу попросить у тебя прощения. Я не знал, в какую историю тебя втягиваю. Она мне ничего не рассказывала. После того что произошло с Полем, Виолетта перестала доверять всем. Кроме Рене и Доминика. И Виктора, конечно. Так что прости старика. По бокалу?
За соседним столом нежно держались за руки. Слева кучерявый толстяк рассказывал какую-то забавную историю, вызывая громкий смех у компании друзей. Чуть дальше сидела группа молодых людей с малышом, которому надо было давно спать. Двое мужчин сзади нас обсуждали выбор вина к только что заказанным устрицам. Когда-то здесь сидели Кики, Пабло Пикассо, Кислинг, Шагал[52], Луи Арагон[53], Эльза Триоле[54], Эдит Пиаф, Эрнест Хемингуэй, Марлен Дитрих, Александр Вертинский… Но самым главным является то, что на протяжении уже более тридцати лет в зеркале напротив меня не мелькнул ни один человек в нацистской форме…
Преступление, наделавшее столько шума в семнадцатом округе столицы Франции, так и не было раскрыто. Время от времени в сводках полиции или в ретроспективных очерках журналистов всплывает ставший уже нарицательным термин «Загадка d’impasse des Épinettes».
Рене Паранки́ и Доминик Фабиани́ продолжали жить между Марракешем и Парижем.
Мы иногда ужинали все вместе. Они нашли замечательного и очень внимательного слушателя в моем лице. Мне можно было рассказывать разные истории из прошлого, будучи уверенными, что все останется в этом же ресторане и за этим же столом. Просто людям часто присуще вспоминать и делиться воспоминаниями. Так легче и веселее нести груз бурной и навсегда ушедшей молодости.
Виолетты, Виктора и дяди Саши не стало в течение полутора лет в начале восьмидесятых.
Мама как-то в разговоре обронила, что все имущество из магазина Pakhomoff ушло с торгов парижского аукциона. Вырученные средства пошли в какой-то благотворительный фонд.
Катя Гранофф удостоилась высшей французской награды, стала кавалером ордена Почетного легиона. Она написала умопомрачительные мемуары и ушла из этого мира в возрасте девяноста двух лет в 1989 году. Ее последняя книга вызвала много споров, но тем любопытнее ее читать.
Дина Верни до конца своих дней помогала художникам из России. И ей удалось все, о чем она мечтала. В 1995 году «Фонд Дины Верни» открыл музей на очень престижной улице Гренель. Кроме работ Аристида Майоля, там можно найти
