все впустую. Мне были уже малоинтересны разборки и жизнь Пахомовых, далеко была и Кики со своими многочисленными любовниками, все ушло даже не на второй план, а куда-то вглубь, вдаль, в вечность. А сейчас – проигрыш и тоска. Тоска и проигрыш. Больше ничего.
Это произошло случайно. От боковой части рамки, с ее правой стороны, откололся маленький кусочек гипса. Очень маленький. В образовавшейся щелочке я увидел саму широкую деревянную раму, идущую в сторону живописи, и тонкую, миллиметра три-четыре толщиной, фанерную накладку сверху. Дядя держал рамку, а я усиленно отковыривал гипс по всему периметру прямоугольника. У меня совершенно вылетело из головы, что мы имеем дело с ювелиром. И точно, это была ювелирная и тонкая работа. На широкой рамке была сверху наложена та самая фанерная накладка, идеально повторяющая размер самой картины и обрамления. Я поддел накладку, маленькие старые гвозди стали вылезать из своих гнезд, и через минуты полторы дядя Саша аккуратно разделил конструкцию на две части.
Нижняя часть рамки была полой. Мы медленно вынимали содержимое, будто бы обнаружили не тридцатипятилетний тайник, а реликвию Мертвого моря I века нашей эры. В шелковистую тоненькую ткань были завернуты двадцать два средней величины граненых бриллианта, два изумруда, крупный сапфир, три золотые шестиконечные звездочки, несколько золотых монет, два обручальных кольца и… письмо. Виолетта очень бережно развернула письмо и начала читать вслух.
«Наши обожаемые Руфь, Сара и Эфраим! Прежде всего простите ваших бедных родителей, которые пишут вам по-русски. Просто французский мы не очень хорошо знаем, идиш уже не ваш язык, поэтому осталась только одна возможность. И еще, мы пишем очень просто. Писателей из ваших родителей не получается. Вы же не обиделись? Конечно, нет, это Папа и Мама шутят. А теперь – главное. Если вы нашли и читаете это письмо, значит, Б. г смилостивился над нами, и вы все живы и здоровы. Руфь, какая же ты молодец, все запомнила, добралась до наших картин, и вы все нашли. Наши любимые зверята и котята, мы не знаем, сколько вам сейчас лет, но мы уверены, что вы совершеннейшие умнички и красавцы. То, что мы вам здесь оставили – это все, что у нас было. Не так-то легко в чужой стране заработать и дать образование детям. Но мы делали что могли, чтобы вас вырастить. Наверное, этого всего должно вам хватить на учебу, или на свадьбу Руфи, или на свадьбу Саре. У нас нет сомнений, что вы правильно все сделаете. Руфь, ты старшая, ты всем распоряжаешься. Эфраим, ты мальчик, ты должен всегда нести ответственность за сестер. Сара, ты самая рассудительная и спокойная из всех. Следи за тем, чтобы твоя сестра и брат не забывали Всевышнего и чтили субботу. Б.г послал нам испытания, через которые мы все должны с честью пройти. Если нас сейчас, когда вы читаете это письмо, нет на этом свете, будьте уверены, что мы смотрим на вас сверху и гордимся вами. Вы должны знать, что мы всегда вас любили. Даже не так. Мы всегда вас обожали. Помните, как мы все вместе ползали на ковре в гостиной, и Папа целовал вас по очереди бессчетное количество раз, а Мама в обмен на поцелуй кормила вас штруделем? Мы мечтали посвятить вам жизнь. Оно так и вышло. Только она у нас получилась короткая. Но вы же все наверстаете за нас? Мы так хотим, чтобы вы жили долго и счастливо, мы хотим много-много внуков, даже если мы их никогда не увидим. И еще одна важная вещь. В Одессе на Старом кладбище похоронены ваши дедушки и бабушки. Наши родители. Если у вас не получится положить им камешек на могилу, не забывайте молиться за них и за нас тоже на Кипур…»
Виолетта положила письмо на стол и разрыдалась. Дядя закрыл лицо руками и ничего не мог сказать. Виктор осторожно поднял записку и продолжал читать вслух.
«…Главное в жизни каждого из нас – это любовь. Мы все любим друг друга, и поэтому нам ничего-ничего не страшно. Правда, наши обожаемые Руфь, Сара и Эфраим?
Если мы на какое-то время потеряемся и останемся без адреса (всякое может быть), приходите в наше любимое кафе на площади Трокадеро, где подается мороженое, которое мы все так любим. И там мы обязательно встретимся. Когда-нибудь. Мы уверены. Когда закончится война. А она точно скоро закончится.
Обожающие вас Мама и Папа»
Мы все молчали. Сколько минут – не знаю. Никто не смотрел на часы. Первой заговорила Виолетта.
– Ты во многом прав и почти все угадал, мой мальчик. Кое-что хочу тебе рассказать. Не в оправдание, совсем нет. Никогда в жизни. Просто для тебя. Для обшей картины, как говорят по-русски. Мои родители, евреи и коммунисты, были расстреляны одними из первых. В Страсбурге. Французские газеты с упоением смаковали детали. Когда немцы вошли в Париж, у меня не было другого пути, чем тот, который я выбрала. Да, я убивала и ни о чем не жалею. Ну или почти ни о чем. У меня нет детей. Все, что у меня есть, – это Виктор. Единственный мужчина в моей жизни. Когда над ним повисла угроза, я должна была сделать все, чтобы ее отвести. Именно я и никто другой. Я устала за него бояться. Я устала держать на столе оружие, накрытое газетой. Понимаешь? Да, ты опять прав, нам несли много разных вещей уезжающие из Парижа люди. Часть до сих пор лежит в хранилище в Женеве. Часть мы с радостью вернули или самим выжившим людям, или уже их наследникам. Но многое еще там. Когда нас не станет, швейцарское адвокатское бюро будет продолжать разыскивать хозяев вещей. Невостребованное продадут через семьдесят пять лет после окончания войны. Чтобы все это содержать, мы с Виктором и работаем. Это очень помогает выживать, ты знаешь… А вообще, я горжусь знакомством с тобой. Если так пойдет и дальше, ты покоришь мир. Или его часть. И последнее. Ты хочешь остаться у нас работать? Думаю, что не хочешь. К сожалению. Но я обязана спросить.
– Простите, но нет, не останусь. Катя Гранофф познакомила меня с господином Кугелем[51]. Это владелец одной из лучших антикварных галерей Франции, насколько я понимаю. Мне очень хочется поработать и поучиться у легенды.
– Я это чувствовала. Завтра Виктор передаст тебе от нас подарок. От мертвых и от живых. Я думаю, ты его заслужил. Теперь уходи. Удачи тебе, малыш.
Мы обнялись с худенькой
