в группе сразу договорились так: личных гонораров никто из нас получать не будет, а все заработанное мы станем вкладывать в аппаратуру, чтобы постепенно приобретать более современную и продвинутую.
К первому концерту мы уже назывались «Волшебные сумерки». Как-то, помню, мы ехали в метро на репетицию и говорили о том, что надо придумать название группе. И Володя говорит:
– Как тебе название «Великие сумерки»?
И рассказал, что так называлась книга Френсиса Карсака. Но мне показалось, что слово «великие» будет ассоциироваться не с сумерками, а с нами, а потому звучит слишком пафосно.
– У меня такие же сомнения… – согласился Володя. – Давай тогда назовемся «Волшебные сумерки».
Я подумал, что это звучит как-то необычно, и ответил:
– Давай попробуем!
Так это название и осталось у нас, оно всех устроило, и поэтому на первом выступлении в школе мы себя уже представили именно так.
После окончания выступления мы собирали аппаратуру, сносили ее вниз и шли ловить машину. Обычно такие мероприятия заканчивались достаточно поздно, и мы старались поймать автобус, который шел в парк, потому что, например, в грузовике нам ехать не очень хотелось. Помню, мы давали водителю автобуса пять рублей, и он вез нас туда, куда нам было нужно. А тогда, после первого выступления, нам повезло – ехать обратно было недалеко, т. к. эта школа находилась в том же районе «Новые Черемушки», что и наша Автодормехбаза.
Итак, благодаря Юрию Фишкину нам начали поступать предложения – в основном из школ, гораздо меньше – из институтов. Еще одним видом нашей деятельности были выступления на свадьбах. Причем программа для этого видоизменялась минимально, то есть мы играли все те же песни из своего репертуара – зарубежные и советские, а максимум, чем могли разбавить их – это сыграть либо «Цыганочку», либо «Семь сорок» (традиционная еврейская танцевальная мелодия, очень популярная в советское время), когда народ уже сильно поддал. С одной стороны, на свадьбах нам не особенно нравилось играть, с другой – когда народ выпивал, то принимал нас уже очень тепло, как на концерте, а тогда нам, в принципе, важнее всего было просто выступить на людях.
Чем еще хороши были свадьбы – музыкантам там обычно накрывали небольшой столик рядом со сценой или на отшибе (мы же там никого не знаем, мы не приглашенные гости), расставляли еду и спрашивали: «Ребята, вы пьете?», на что мы всегда отвечали: «Да, да, конечно, пьем!» – и нам ставили, например, пару бутылок водки. Буквально через пять минут они перекочевывали в портфель под столом, а в фужерах была налита просто вода. Выступление на свадьбе – это не час, не два, а часа четыре игры с перерывами, нам приходилось ждать, пока гости выпьют, произнесут тосты и т. д. За эти четыре часа нам порой удавалось затрофеить бутылок 5–7 водки. Куда же мы их потом девали? А они хранились у Юрия Фишкина на работе или дома, и он эту водку потом благополучно продавал – своим шоферам или еще кому-то, когда магазины уже были закрыты. И, если водка в магазине стоила 4 рубля 12 копеек или 4 рубля 42 копейки, то он округлял цену до 5 рублей. И это был для нас еще один вид заработка. Предположим, нам давали на свадьбе те же 50–60 рублей и плюс водки – рублей на 25. Вместе получалось очень неплохо!
Со временем наши гонорары начали увеличиваться. В конце второго курса (май 1977 года) мы играли на нескольких свадьбах где-то в Люберцах. Поскольку Володя и Леня жили там, то через них Юрий договаривался о выступлениях у их друзей или знакомых. И тогда гонорар у нас уже составлял 100–120 рублей. А как только мы накапливали какую-то определенную сумму, то тут же делали апгрейд аппаратуры, покупали что-то новое. Помню, мы приобрели самопальный, но очень круто сделанный ревербератор, ленточный, причем там были ревербератор[36] и дилэй[37] в одном флаконе. Он стоил тогда 300 рублей. И когда мы его поставили на вокал, то просто восторгались, как здорово теперь звучит голос.
Кстати, Юрий Фишкин до встречи с нами играл в группе на бас-гитаре. И когда Вадим с ним договорился и сказал, что мы хотим с ним сотрудничать, наверное, Юрий думал о том, чтобы продолжить играть на басу, но у него хватило такта даже не озвучивать нам это после того, как услышал наше исполнение – наверное, оно показалось ему органичным. Плюс ко всему я же еще и пел (был основным вокалистом, ряд песен мы исполняли вместе с Вадимом), и, видимо, это остановило Юрия от того, чтобы предлагать свою кандидатуру на роль музыканта в нашу группу. Он сразу стал у нас режиссером и организатором, одним словом – менеджером.
Исполняли ли мы свои песни тогда? У Фишкина, в группе, где он играл до этого, были попытки сочинять какие-то свои композиции. Не знаю насчет музыки, но как-то он принес тетрадку и сказал:
– А давайте сделаем рок-оперу!
Рок-оперу… Мы были озадачены. Сразу, что называется, из грязи в князи.
– А что за рок-опера, о чем?
– Ну вот, будет называться «Битва с дураками»! – воодушевленно отвечал Фишкин.
В этой рок-опере одним номером игралась песня «Машины времени» с таким же названием – «Битва с дураками» («Сегодня самый лучший день, Пусть реют флаги над полками…»), потом был у Фишкина еще какой-то текст для этой «оперы», на который нужно было придумать музыку, и мы что-то такое сочинили, потом еще сделали инструментальную часть… В целом получилась «рок-опера» минут на пятнадцать-двадцать. И помню, что я всегда объявлял ее так: «А сейчас послушайте нашу новую (новую, как будто была какая-то еще!) рок-оперу! Битва с дураками!» – и ее мы тоже играли на танцах.
Это было наше первое творение. А еще мы сделали в группе мою первую песню, которую я сочинил в старших классах школы. Я придумал музыку, и это стилистически оказалось что-то между The Beatles и Slade. Вообще, тогда все играли просто каверы. И даже многие московские группы, например, «Удачное приобретение» или «Аракс», в основном тоже исполняли кавер-версии уже существующих песен. Потом вдруг мы узнали, что есть «Машина времени» и некоторые другие группы, которые поют свои песни! Иметь свой репертуар – это тогда считалось очень круто.
Мы задумались над этим. И я показал эту свою песню, точнее, музыку, достаточно простую, но темповую. Сразу сыграли ее на репетиции – вроде звучит неплохо. Я уже тогда спел какую-то «рыбу» на тарабарском языке, и мы решили придумать
