улицу, вас тотчас же арестуют и подвергнут пыткам. Я вполне допускаю, что Абдул-Хамид может прибегнуть к армянским и греческим погромам, поскольку Мидхат-паша, бывший предводитель оппозиции, арестованный по сфабрикованному обвинению и погибший в тюремной камере в «результате несчастного случая» в 1883 году (на самом деле убитый по приказу султана), демонстративно поддерживал дружеские связи с христианскими общинами, считая, что все граждане Османской империи имеют равные права, независимо от вероисповедания.
– Мрачный прогноз вы нарисовали нашим соседям.
– Развязывание войны с внешним врагом или разжигание националистической вражды внутри страны – неплохой способ отвлечения народа от борьбы с «зулюмом». После победы России в 1878 году султан уже не решится на войну с нами, а вот начать резню греков и армян ему вполне по силам. Все сторонники Мидхат-паши либо убиты, либо заточены в узилища. Страной правит кучка чиновников-казнокрадов. Коррупция, доносительство, мания шпионства и всеобъемлющий страх – четыре столпа, на которых сегодня зиждется политическая архитектура Турции. Среди членов правительства Абдул-Хамида II нет ни одного человека с высшим образованием. Сколько они останутся у власти и куда заведут народ – одному Аллаху известно[56].
– Я вижу, вы неплохо разбираетесь в политике.
– Теперь это часть моей профессии.
– Каждый драгоман мечтает стать послом?..
– Или генеральным консулом… Но я совсем вас заболтал. Предлагаю наконец выпить, пусть даже без тоста.
– С удовольствием.
Раздался лёгкий звон бокалов.
От кормы доносился шум винта, оставлявшего за «Рюриком» белую водяную борозду. Где-то высоко в небе кричали чайки, спешившие в сторону суши. Ветер усилился. Тёмно-синяя полоса наступала от самого горизонта вместе с тучами так стремительно, что уже почти заслонила солнце. Тень накрыла пароход и людей, гулявших на палубе. Они с тревогой озирались по сторонам и спускались в каюты. Крен судна на волнах увеличился. В воздухе пахло грозой. Приближался шторм.
Глава 12
Константинополь
Качка длилась всю ночь, и косой дождь хлестал в иллюминатор каюты Ардашева. Лишь к утру буря утихла, но пароход вошёл в полосу молочного тумана. Об этом возвестили свистки других кораблей, оповещавших о своём движении. «Рюрик» отвечал им хриплым басом. Ход был настолько мал, что казалось, будто судно бросило якорь и просто качается на волнах. Клим поднялся на палубу, но ему не удалось разглядеть ни остров Федониси, ни Змеиный, указанные в путеводителе. Туман полностью поглотил Румелийский маяк и развалины древних Генуэзских башен на прибрежных скалах. Мокрая густая завеса властвовала над морем и небом, скрывая от взоров могильный мыс Мазар-Бурну со старым мусульманским кладбищем. Именно за ним Босфор разливался и достигал максимальной ширины[57].
«Рюрик» встал на карантин, ожидая прибытия шлюпки с врачом. Не прошло и получаса, как к борту пришвартовалась небольшая посудина, из которой по забортному трапу поднялся турецкий чиновник в феске и европейском сюртуке. Он переговорил о чём-то с капитаном и, поглаживая бороду, посетил трюм третьего класса. Оставив фирман, позволяющий встать на Константинопольский рейд, санитарный врач уплыл.
Пароход вновь нарастил ход настолько, насколько позволяла сырая мгла. Вахтенный офицер перевёл ручку телеграфа[58] в крайнее положение и застопорил ход. Бросили якорь. Пассажиры к этому времени уже позавтракали и высыпали на палубу. Тотчас «Рюрик» окружили каики[59] комиссионеров, желающих заработать на доставке вояжёров на берег.
Ардашев помог княгине и Дарье, державшей моментальный фотографический аппарат, попасть в паровой катер и вместе с ними вскоре ступил на турецкую землю.
Лес мачт парусных ботов, фелюг, каик, чектырме и шебек заслонял пристань. Таможенные формальности закончились быстро. Два турецких жандарма в фесках, мундирах с зелёными петлицами и высоких русских сапогах со шпорами ставили штампы в заграничных паспортах и тут же их возвращали. Неподалёку, в небольшом деревянном здании, располагалась меняльная касса.
– В Османской империи, как вы, наверное, слышали от господина Батищева, принято везде давать бакшиш, то есть чаевые, – пояснил Ардашев. – Но если русского мужика устроит пятиалтынный[60], то турку хватит и пятака. Потому желательно наменять турецкой меди. Она же пригодится нам и в Египте.
Клим отдал предпочтение французским и турецким деньгам. Серебряный франк стоил 37 копеек, а золотой наполеондор – 7 рублей 50 копеек. Одна золотая турецкая лира обходилась русскому переводчику 8 рублей 60 копеек, серебряный меджидие[61] шёл за 1 рубль 60 копеек, нус-меджидие – 80 копеек, черек – 40 копеек и серебряный константинопольский пиастр – 8 копеек. За русский серебряный гривенник давали четыре «парички» (2 ¼ копейки). Княгиня и госпожа Бестужева поступили также.
Многочисленные проводники предлагали свои услуги, и Клим нанял одного из них. Тотчас подкатила открытая коляска. Усадив в неё дам, Ардашев расположился напротив. Чичероне, прекрасно говоривший по-русски, умастился рядом с молодцеватым кучером в потёртой феске.
– Меня зовут Георгиос, – блеснув белоснежными, как слоновая кость, зубами, представился грек лет тридцати пяти, с бритым подбородком и усами подковой. – Сегодня неудачный для экскурсий день: церемония селамлика бывает по пятницам, посещение Старого Серая и султанской казны в Топкапы разрешено по вторникам, да и времени у вас не так уж и много, посему предлагаю осмотреть мечеть Айя-София, площадь Ипподрома, обелиск Феодосия, Змеиную колонну, колонну Константина, мечеть Султан-Ахмеда и Оттоманский музей древностей. Если угодно, можно забраться на Галатскую башню и полюбоваться незабываемой панорамой Царьграда, Босфора, Золотого Рога и Мраморного моря с Принцевыми островами.
– Молодой человек, вы в своём уме? – язвительно выговорила старуха. – Предлагаете мне карабкаться по крутым ступенькам на верхотуру какой-то башни?
– Простите, мадам, я об этом не подумал.
– А что такое селамлик? – осведомилась Дарья Андреевна.
– Торжество, посвящённое тому, что султан едет молиться в мечеть Гамидие. Пятница для мусульман как воскресенье для православных. Только по таким дням его и можно увидеть. Туда же привезут в каретах двух его жён, там будут присутствовать главы всех вероисповеданий и дипломатических представительств. Военные пройдут церемониальным маршем. По всей дороге выставят кавасов[62].
– А разве у султана не сто жён?
– Жены две. Остальные – гарем.
– Так мы едем или нет? – недовольно поинтересовалась вдова.
Георгиос тронул кучера, и коляска покатилась. Почти сразу на пути возникла мечеть.
– Это и есть Святая София? – вопросила госпожа Бестужева.
– Нет, это Ени-Валиде-Джами[63]. Она выросла на месте древней Византийской церкви Святых Петра и Павла. Сооружали её около семидесяти лет и закончили только в 1665 году. А Большой собор Святой Софии появился на 1118 лет раньше. И строили его всего пять лет. Представляете, какими умелыми зодчими были византийцы?
– Мы не будем её обозревать?
– К сожалению, наша
