его я оценила. Понятно же, что в правилах, которые применяются к прислуге и гостям прислуги, я как в темном лесу.
– Я отвезу вас обратно к “Кларк и Дивижн”. Буду ждать здесь.
В обычных обстоятельствах можно было бы повозражать, но сейчас других вариантов не было, и я с благодарностью приняла его предложение.
Выпрыгнув из кабины грузовичка, я разгладила, сколько смогла, свою мятую и отсырелую юбку. Эта влага, висящая в воздухе, в самом деле меня изводила. Приближаясь к дому, я услышала низкий вой собаки – похоже, крупной, – а затем визгливое тявканье собачки поменьше.
Я постучалась в дверь черного хода – сначала тихонько, а потом понастойчивей, отчего лай внутри сделался громче.
– Тихо! – скомандовал женский голос, и питомцы повиновались.
Дверь открыла женщина, хрупкая, как Луиза, но ниже ростом и с фарфоровой кожей. Тонкие черты лица казались нарисованы кистью. Она напомнила мне классических японских красавиц, которых мы до войны всей семьей ходили смотреть в кинотеатр “Фудзи-кан” в Маленьком Токио.
– Вы Томи Кавамура?
Слышалось тяжелое дыхание животных, возможно, из другой комнаты.
– Да.
– Я Аки Ито. Сестра Розы.
Едва я произнесла имя Розы, как Томи начала закрывать дверь.
– Прошу вас, не… – взмолилась я, но не успела закончить, как дверь оказалась закрыта. – Прошу вас, мне нужно с вами поговорить. Ради Розы.
Я забарабанила в дверь ладонью. Собаки возобновили свой неистовый лай, тревожа тишину тенистой, обсаженной деревьями улицы.
Дверь открылась, и я снова увидела прекрасный профиль Томи.
– Потише. Или ты хочешь, чтобы меня уволили?
– Я не буду шуметь, только дайте сказать, – попросила я.
– Мне нельзя принимать гостей без предварительного уведомления.
– Пять минут. Только пять минут.
– Три.
Томи скрестила на груди тонкие руки. Она явно не собиралась впускать меня внутрь.
Я изо всех сил постаралась сказать все быстрей.
– Вы были подругой моей сестры. Может, даже единственной ее подругой в Чикаго, судя по дневнику.
– По дневнику?! – Ее щеки порозовели.
– Она оставила его в квартире. Он лежал среди ваших книг.
На мгновение Томи онемела, а когда к ней вернулся дар речи, спросила:
– Зачем ты пришла?
– Чтобы узнать, что с ней случилось перед смертью.
– Я к тому времени уже сюда переехала…
– Но, должно быть, вы знали ее секреты. Ну, самый главный из них. – Я сглотнула. – Что она была беременна.
– Ты чокнутая.
Она снова потянула на себя дверь, но на этот раз я телом остановила ее.
– Давайте встретимся где-нибудь подальше отсюда. – Я была всего в нескольких дюймах от ее лица, так близко, что видела, как раздуваются ее изящные ноздри. – Я работаю в библиотеке Ньюберри. Там встретиться безопасно.
Она снова дернула дверь, прищемив мне левую ногу. От боли я вскрикнула и повалилась лицом вперед в тесную, вроде тамбура, прихожую. На стенной вешалке висели два собачьих поводка и несколько дождевиков, а под скамейкой стояли в ряд резиновые сапоги. За стеклянной до самого полу французской дверью скакали черный лабрадор и белый пудель, их когти щелкали по стеклу. Они виляли хвостами.
– Тебе нельзя здесь, – сказала Томи, пытаясь сразу и поднять меня, и выпихнуть вон.
Снаружи хлопнула дверца машины. Томи повернулась на звук.
– Кто там?
Арт вылез из грузовика, вероятно, в ответ на нашу потасовку.
– А, это парень, с которым я познакомилась на кладбище. Он подвез меня сюда.
– Парень? Ты хочешь сказать, что не знаешь его?
– Его зовут Арт. Арт Накасонэ. Он из Чикаго. Живет в Саутсайде.
– Ты села в машину к незнакомцу? И привела его сюда? Ты что, спятила?
– Его отец состоит в Обществе взаимопомощи. Он учится в университете.
– Ты прямо как Роза. Никакого здравого смысла.
Такой упрек застал меня врасплох, и Томи, воспользовавшись тем, что я растерялась, вытолкнула меня обратно на улицу и захлопнула дверь. Собаки на прощание взорвались лаем, который стих только тогда, когда я забралась в кабину пикапа.
Глава 10
Танцульки нисеев здесь, в Чикаго, – убожество, даже хуже, чем в лагере. В Манзанаре у нас, по крайней мере, выступали “Джайв Бомберс” и Мэри Номура. А тут, кажется, никто вообще петь не умеет. Такая самодеятельность, будто организаторы подобрали случайных музыкантов на улице. И к тому ж те два вечера, когда я пришла на танцы, закончились пьяной дракой. Рой говорит, они со временем наберутся опыта и исправятся. Что ж, посмотрим.
На обратном пути мы с Артом были еще молчаливей, чем когда ехали в Эванстон. Мне это пришлось по нутру, я не в силах была болтать. Все мои мысли были заняты тем, почему Томи так с ходу отказалась со мной говорить. Я была младшей сестрой ее погибшей соседки по комнате. Я не причинила ей зла, мы впервые увиделись. Но что-то в том, что случилось с Розой в Чикаго, Томи перепугало. Может, Роза попала не в ту компанию, хотя мне это казалось маловероятным. Рой ни о чем таком не упоминал. Или, может, Томи, ближайшая соседка по комнате, была посвящена в факты, о которых больше никто не знал.
К тому времени, как мы доехали до Лейк-Шор-драйв, я додумалась до того, что обязана все-таки Арту хоть что-то да объяснить. В конце концов, он потратил столько времени, чтобы меня подвезти.
– Знаете, там, в усыпальнице, я была у моей старшей сестры, – сказала я. – Это ее сбило насмерть в метро. Та, к кому мы приехали в Эванстон, была ее соседкой по комнате.
Арт, придерживая руль длинными пальцами, только кивнул, а повернулся ко мне, когда мы остановились на красный свет.
– Сожалею о вашей сестре, – сказал он. – Прискорбный случай.
– Вы о нем слышали?
Арт снова кивнул.
– Не так часто в Чикаго погибают нисейки.
Не знаю, может, потому что он говорил с таким сочувствием, но у меня потекли слезы. Я пыталась сдержаться, но чем больше старалась плач подавить, тем горше ревела.
– Принести вам воды?
Не успела я возразить, как Арт остановил пикап у пляжа на Оук-стрит, выскочил из кабины и забрался в кузов. Вернулся он с потертой флягой вроде тех, что ковбои привязывают к седлу.
Правду сказать, не хотелось прикладываться к горлышку этой ржавой железки, но обидеть Арта я не могла. Я сделала-таки глоток, и вода показалась мне на удивление чистой и освежающей.
– Спасибо. – Я вынула носовой платок и промокнула глаза. Достала бы еще пудреницу, проверить лицо, но решила, что это безнадежное дело. – Я, знаете ли, ужасно легко плачу. Это одна из моих самых больших слабостей, – сказала я Арту.
– Я не думаю, что
