своих условиях или получили бы войну позже, когда они были бы готовы к ней гораздо лучше.
— И это еще одна причина, почему нам не стоило влезать в эту войну, — снова не выдержал Ито. — Как можно надеяться победить, когда нам приходится идти на такие ухищрения, чтобы достичь только части их силы? С новыми кредитами мы еще сможем какое-то время продолжать, и, пока армия будет расти тысяч до двухсот, наши силы будут равны. Но потом русские перевезут сюда триста тысяч солдат, четыреста…
— Мы выставим столько же.
— Да, я видел планы мобилизации. Это действительно возможно, но… Что будет со страной, если хотя бы половина, да хотя бы четверть от такой армии не вернется домой? А если нас разгромят? Потеряв сразу несколько поколений, Япония может уже никогда от этого не оправиться.
— Мы победим, — Мацухито понял, что успел отвыкнуть от старого Хиробуми, который пусть вежливо, но всегда говорил, что думает. В последние годы с ним никто так жестко не разговаривал, не боясь спорить с тем, что уже давно, кажется, было принято за бесспорную истину.
— Мы сделаем все, чтобы победить, — ну вот опять Ито поправил своего императора. — И вы, и я, и каждый из наших солдат, но… Исход войны будет зависеть не от нас, а от того, пойдет ли Россия до конца. Так нам уже один раз не повезло, когда у них нашелся тот удачливый генерал.
Мацухито снова поморщился. Неудача под Ляояном была обидна еще и потому, что ему пришлось лично просить о новых кредитах. А еще он подготовил такое насмешливое письмо с цитатами из трудов Куропаткина, которое бы красиво дополнило поражение русского главнокомандующего. Увы, все его едкие мысли так и остались лишь на страницах черновиков.
— Я бы не хотел говорить об удаче, — Мацухито перешел к своему изначальному вопросу. — В последние недели к нашей войне начали проявлять повышенный интерес Франция с Германией. Точно ли угроза Англии удержит их от вмешательства — неизвестно, но… Недавно в Ляояне была полностью вырезана вся наша агентура. Кто-то перехватил все контакты и несколько дней водил за нос как нас, так и русских, пока и его тоже не уничтожили. Так что вы думаете, останется ли эта война только нашим с Россией делом или же стоит готовиться к чему-то большему?
Император выдохнул, закончив такую длинную речь, и с удивлением отметил, что на этот раз Ито совершенно не спешит с ответом. А ведь казалось, они у него были готовы на совершенно любой случай!
— Так что вы думаете? — повторил Мацухито.
— Я думаю, что наша судьба в еще большей опасности, и теперь нам точно нельзя проигрывать. Репутация, деньги, территории — я бы больше не обращал на это внимание. Если разразится буря, то все это потеряет какое-либо значение. Только армия, только люди, только сила и… Я хотел бы попросить своего тэнно снова призвать меня на службу. Думаю, если выйти на контакт с моими старыми друзьями из России и детьми еще более старых врагов из Японии, я смогу принести пользу.
— Тогда, — решительно кивнул Муцухито, — я рассчитываю на вас, Хиробуми.
* * *
После того, как Склифосовский на старости лет уехал лечиться в свое имение, покинув столицу, как многие думали, уже навсегда, Эрнст фон Бергман стал ведущим авторитетом для российской и в чем-то даже мировой медицины. По крайней мере, он лично в этом не сомневался, как и многие его ученики, которые защитили уже сотни работ на основе его трудов по лечению коленных суставов или асептике…
Вот только благостная картина мира, к которой он почти привык, в последние месяцы начала трещать по швам. А все из-за врачей, которые по ранению возвращались из армии и пытались начинать свою практику, полные каких-то безумных идей. И ладно бы их пациенты умирали, как у большинства энтузиастов, но нет. Многие, кого сам фон Бергман был готов записать в трупы, шли на поправку. Антисептика вместо асептики, переливания крови вместо обильного питья — все это с каждым днем вызывало все меньше смешков и больше интереса.
Вот и сам Эрнст не выдержал и пригласил к себе в помощники молодого врача Гордова, успевшего послужить у самого Слащева, над недавней статьей которого он успел немало поиздеваться.
— Прошу, — он пропустил Гордова к пациенту бесплатной клиники.
Какой-то бродяга из деревни, испугавшийся гудка на заводе и бросившийся под лошадь. Случай неприятный — колено было раздроблено довольно сильно. Фон Бергман сам даже не стал бы пытаться его собрать, но этот выскочка… Только проследил за дезинфекцией раны, выждал, пока подействует укол с опиумом, и взялся за скальпель.
Фон Бергман пристально следил за работой фронтовика. Движения совсем не элегантные, но в то же время… Ничего лишнего. Разрез — ни на миллиметр больше, чем нужно, работа с осколками — без всякой суеты. Увы, сердце больного не выдержало и на двенадцатой минуте остановилось, вот только… Это была случайность, которая могла произойти с каждым. А вот сама операция, по мнению Бергмана, выходила очень даже успешно.
— Сколько вы таких делали на фронте? — спросил он Гордова, ожидая услышать цифру около десятка.
— Сто сорок семь.
— Так много?
— Вы, наверно, не читали статью доктора Слащева, — Гордов не заметил, как уколол фон Бергмана в самое сердце. — По предложению генерала Макарова госпитали в его полку, а потом и корпусе были разделены по направлениям. Так что я там, собственно, только по суставам и работал.
Сто сорок семь операций — неудивительно, что даже средний врач смог подняться до такого высокого уровня. Фон Бергман и раньше про себя соглашался с какими-то тезисами из той скандальной статьи, но… Теперь, увидев работу фронтовика своими глазами, он поверил в новый этап развития медицины. Вот только его сейчас больше интересовали не открытия — на старости лет они уже не так важны — а его собственная жизнь.
Врачи-одиночки вроде Гордова порождали слухи, но ничего принципиально не могли изменить. Но что будет, когда война закончится? Когда приедут тысячи, десятки тысяч таких вот хирургов, которые в разы будут превосходить тех, кто сидел дома? Да они лишат работы всех домоседов и стариков вроде него! Опять же не сразу, они ведь тоже не сдадутся без боя, но в итоге исход предрешен… Все, даже те чиновники, что сейчас с удовольствием
