Вот только сейчас, когда бой встал на паузу, боюсь, рассчитывать на это больше не получится. Я прикинул, что с ночными вылазками и подготовкой к завтрашнему дню справятся и без меня, а мне… Чтобы определиться с новой главной стратегией на это сражение, надо было проехать по своим офицерам на местах. Иногда для верного плана нужны не только карты и цифры, но еще и возможность взглянуть в глаза тем, кто завтра пойдет в бой.
— Ваше превосходительство, — неожиданно из темноты вылез Джек Лондон. Он куда-то дел свой привычный костюм, вместо этого на нем довольно ладно сидела солдатская форма. Я присмотрелся: потертая, рваная и залитая кровью солдатская форма. Чужой кровью…
— Вы что, в бой ходили? — со вздохом спросил я.
— Ходил! Без оружия, конечно, в нестроевой команде, но ходил! — с вызовом ответил Лондон. — А то смотрел со стороны, слушал солдат и потом понял, что, если не попробую увидеть все изнутри, никогда себе не прощу.
— Почему не простите?
— Я же о войне пишу. А как можно честно о ней писать, если не сидел под обстрелом, не сжимал последнюю гранату?.. Знаете, теперь у меня совсем другие строчки в голове появляются. Настоящие! Например… Кому память, кому слава, кому черная земля… И я ведь даже не думал, это само теперь приходит!
Лондон взмахнул руками, изобразив какую-то новую идею, пришедшую ему в голову, и, широко улыбнувшись, убежал дальше в тыл. Хотя бы пообещал первому показать новую повесть, и то дело. А вот что мне совсем не нравилось, так это то, что уж слишком многие начали расслабляться, играть в героев. Тот же Корнилов, Лондон, да я сам, когда чуть не зевнул контратаку 12-й дивизии. И с этим точно нужно было что-то делать.
Глава 3
Смотрю на следы разгрома в палатке Шереметева: погнутый носик самовара, в беспорядке сваленные бумаги и сбитые в кровь костяшки пальцев.
— Надеюсь, никого не били? — кивнул я на руку командира 1-й штурмовой дивизии.
— По дереву врезал, — Шереметев тяжело вздохнул. — Сам не понимаю, что нашло… Но, когда японцы нас чуть не разбили, так обидно стало. Мы же столько готовились… Столько солдат хороших погибло… А могло еще больше!
— И что вы решили в итоге? — я внимательно смотрел на Степана Сергеевича.
— Знаете? — Шереметев потер голову. — Я тут подумал: раньше ведь, до вашего появления, я как-то жил. Вставал каждое утро, отчеты писал, даже водил солдат в бой — и не знал проблем. Был уверен, что один человек все равно ничего не изменит, даже если что-то казалось неправильным… Но потом пришли вы и все сломали! Мы ведь теперь не кто-то там, а 1-я штурмовая! Мы — лучшие, на нас корпус смотрит, армия, мы просто не имеем права проигрывать, а я… Я чуть до этого не довел! Да какое не довел! Проиграли мы тому японскому генералу! И как мне теперь людям в глаза смотреть? Вам? Своим офицерам? Солдатам?
— И что вы думаете, когда сейчас смотрите на меня?
— Ничего не думаю, просто стыдно так, что удавиться хочется!
— Но дозоры вы выставили?
— Конечно.
— Проверили, что припасы и снаряды на завтра прибудут в достаточном количестве?
— Так точно, — Шереметев с каждым ответом все больше и больше приходил в себя. — Железные дороги тоже заранее разметили, так что сейчас рабочие могут тянуть их даже в темноте.
— И чего вы хотите теперь больше всего на свете?
— Победить, — Шереметев сам не понял, как это слово будто само по себе вырвалось наружу.
— Вот и хорошо, — я улыбнулся. — Тогда последний вопрос… Вот мы, я и вы, Степан Сергеевич, вчера чуть не потеряли ваш фланг. Вы при этом на меня зла не держите, сражаться вон готовитесь, и мозги сосредоточены на самом главном. Так вот почему же вы тогда о своих солдатах так плохо думаете?
— Что⁈ — Шереметев растерялся.
— Почему вы считаете, что они, как вы сами, не готовятся к новому бою, не жаждут победы, а только и думают, как бы вас овиноватить?
— Я… Кажется, я понимаю.
— Тогда можно теперь и о деле. Японцы в сложном положении после нашего прорыва на левом фланге, но так просто точно не сдадутся и попытаются выправить положение.
— У нас!
— Точно. На вашем участке у них самое удачное положение, самый успешный генерал и достаточно артиллерии, поэтому если они где и ударят завтра, то именно здесь.
— И мы их сдержим!
— Нам нужно не сдержать, а победить.
— Тогда… Возможно… — Шереметеву было неприятно и неудобно это говорить, но он наступил на горло своей гордыне. — Мне бы пригодилось на передовой несколько батальонов Павла Анастасовича, они в обороне лучше держатся. А я несколько своих мог бы, наоборот, перебросить к нему. Там ведь враг тоже окопается, а мы… Мы ведь тоже не зря по шестнадцать часов в день учились штурмовать чужие окопы.
— К трем часам ночи должны будут закончить дорогу до новых позиций на левом фланге, — кивнул я. — К этому моменту полковник Лосьев точно посчитает, сколько именно солдат мы можем позволить себе перекинуть. Так что будьте готовы.
— Есть, — Шереметев усмехнулся, и на этот раз в его улыбке не было ни капли сожаления. Только предвкушение, надежда и жажда крови.
Я попрощался со Степаном Сергеевичем, забрался обратно в штабную двуколку и отправился дальше. В голове крутились мысли, что разговор прошел совсем не так, как я задумывал. Хотел ведь рассказать про то, что за одного битого двух небитых дают, но только увидел Шереметева, и как-то сразу стало понятно, что красивые хлесткие фразы — это последнее, что ему сейчас нужно. Вот и вышло все проще, грубее, но… правильнее. Главное, что полковник сейчас готов к бою, а насчет того, сделало ли его поражение сильнее и мудрее или же сломало, узнаю уже только завтра.
Добравшись до позиций 2-й дивизии Мелехова, я сразу ощутил совсем другую атмосферу. Здесь солдаты победили, и это чувствовалось во всем. В песнях, что тихо звучали у костров в тылу, во взглядах, которыми люди вокруг смотрели друг на друга и на меня, в словах, которыми они вспоминали прошедший день.
— У нас в отделении только
