что Зейнап плакала, не прячась и не сдерживая своих слёз. Плакала навзрыд, захлёбываясь и кусая губы. Казалось, совсем недавно она сама жаждала умереть, погибнуть геройской смертью шахидки, но случилось то, что случилось. Кровавое месиво, оставшееся на месте, где только что стояла красивая Аминат, разорванное, изувеченное тело Сулеймановского минёра словно пробудили в ней, казалось бы, навсегда отмершие ростки жизни.
– Я не хочу! – твердила она. – Не хочу, как Аминат, не хочу! Не хочу, не хочу стать безобразным, ни на что не похожим фаршем!
В тот день ей впервые стало страшно. Отчаяние с каждым днём всё сильнее и сильнее заползало ей в душу. Боль тяжкая, нестерпимая боль ожидания конца становилась всё сильнее. А время близилось, её часы истекали, её последние минуты подобно падающим слезам уходили в песок.
– Надо что-то сделать, надо… надо жить, но как? Сказать, что она не хочет, что она не готова? Её ведь должны отпустить, она же не Аминат, она ничем не опозорила своего рода! Эта мысль, показавшаяся ей здравой, заставила утереть стекающие по лицу слёзы. Зейнап подошла к рукомойнику и омыла лицо. Вытершись мягким полотенцем, девушка открыла дверь и вышла на свет. Прищурилась, постояла немного и неторопливым шагом направилась к штабному схрону.
– А, Зейнап, – окликнул её вышедший словно из-под земли бородатый мужчина, следом за ним появился потирающий такую же чёрную бороду и амир – Сулейман Имурзаев.
– Ты что-то хотела? – вперив в неё прищуренный взгляд, довольно грубо поинтересовался он.
– Я… мне… – робко начала девушка.
– Смелее, Зейнап, смелее! – подбодрил её незнакомец.
– Я… мне, – она всё никак не могла сформулировать свои мысли. – Я хочу домой!
– Девочка моя, – незнакомец распростёр руки и сделал шаг вперёд, будто и правда собирался её обнять, она отшатнулась. Но это его нисколько не смутило. – Забудь об этом, уже недолго осталось, и одно посещение отчего дома не укрепит твёрдости твоего духа, оно наоборот, может его сломить.
– Вы не поняли, – Зейнап опустила голову вниз. – Я хочу домой навсегда, я не хочу умирать!
Если бы она подняла глаза, то увидела бы, как исказились злостью лица стоявших перед ней мужчин.
– Что? – переспросил Имурзаев, словно не понял сказанного, а на самом деле давая ей возможность одуматься, но девушка как бы его и не слышала.
– Я… хочу… домой… навсегда, – медленно проговорила она и залилась слезами.
– Да как ты смеешь? – рассвирепел взбешённый её выходкою амир. – На тебя потрачено столько времени, с тобой связано столько планов, а ты! Ты не можешь просто так взять и уйти! И не уйдёшь! Твоё предназначение быть здесь и умереть!
– Но я же… – слабо запротестовала девушка, – я же сама, я… я… я же не Аминат… я же никого не опозорила…
– Молчи, глупая! – одёрнул её Сулейман, едва сдерживаясь, чтобы не ударить по лицу. – Ты уже позоришь свой род, придя сюда с такой просьбой. Иди к себе! И запомни: кто, если не ты?
– Но ведь есть та, другая… – девушка запнулась. – Она готова, она хочет мстить.
– Иди к себе, живо, иначе я тебя ударю! – прошипел амир. – И запомни: никогда не перекладывай свой груз на чужие плечи! Это твоя, только твоя месть! А если тебе не по силам вес пояса шахида, я могу предложить тебе другую работу. Хочешь быть отрядной подстилкой? – вкрадчиво предложил Сулейман.
И как только до Зейнап дошёл смысл последних слов, она вскинулась и опрометью бросилась бежать в направлении своей «кельи». Сердце бешено стучало, губы безустанно повторяли одно и то же слово:
– Умереть, умереть, умереть, лучше умереть, чем так! – девушка вбежала в помещение и дверь со стуком встала на своё место. Не помня себя, Зейнап бросилась к вернувшейся в «келью» сестре по несчастью и, повиснув у неё на шее, расплакалась. Она рассчитывала найти с её стороны утешение, но ошибалась. Новоприбывшая, выдержав короткую паузу, сухо отстранилась от плачущей Зейнап.
– Утри слёзы, – её голос гремел камнем, катящимся с горы. – Тебе уготована великая честь – умереть за Родину, а ты? Ты ревёшь, словно нашкодившая девчонка. Твоему отцу стыдно глядеть на тебя. Умойся! – её голос приводил в чувство не хуже нашатыря. – И иди погуляй по базе. Пусть прилетающий ветер вправит тебе мозги. А ещё лучше помолись – успокаивает. И больше не трусь, жизнь для того и даётся, чтобы умереть.
Новоприбывшая – была она высока, стройна, черноволоса и ослепительно красива, подошла к Зейнап, на секунду притянула бедную девушку к себе, поцеловала в лоб и, развернув, буквально вытолкнула за дверь.
Может, она не хотела, чтобы та видела, как текут по щекам её собственные слёзы?
«Куда идти?» – первый вопрос, который задала себе Зейнап, оказавшись за пределами убежища. В принципе здесь никому не было до неё никакого дела. Если молодые моджахеды и бросали на неё взгляды, то ну никак не наполненные сочувствием и состраданием, в них виделось что-то иное. И ноги Зейнап неожиданно для самой себя понесли её в ту сторону, где находилось существо разве что не многим менее неё обижавшееся на свою судьбу – она шагнула к клетке, точнее к тесному схрону-каморке, где находился закованный в кандалы русский доктор. Она ещё не знала его роли в предстоящем действе, но подспудно чувствовала какое-то родство, объединяющее их вместе. Возможно, это нечто было даже больше, чем думалось, ведь она только-только подходила к схрону, когда пленник, словно услышав её шаги, распахнул дверь и вышел на свет. Он щурился от ударивших ему в лицо солнечных лучей и не смог сразу распознать идущего.
– Здравствуй… те, – Зейнап остановилась, не доходя пару метров до застывшего в ожидании русского.
– Здравствуй, – не слишком приветливо отозвался доктор.
– Вот… пришла… – она и сама не знала, зачем она тут появилась, может для того, чтобы просто увидеть его кандалы и почувствовать себя свободной? Может быть.
Но в тот раз она не сказала больше ничего. Просто развернулась и пошла прочь. Но чуть позже этим же днём они встретились вновь.
– Я смертница, – вот так просто взяла и представилась она. Он понимающе улыбнулся. Улыбка его оказалась мягкой и успокаивающей.
– Врач… – потом, подумав, добавил: – Лечил людей… в прошлом…
– А мы что, звери? – она почти обиделась за его столь явное пренебрежение. И вдруг поняла, что он имел в виду нечто другое. Странное и страшное, ибо его лицо осунулось и ещё больше помрачнело.
– Я боюсь, – она не могла не сказать этого, ей нужен был кто-то, кто бы её выслушал, ей нужна была любая, вот хоть такая же, как она, несчастная отдушина.
– Я
